История о том, как Дед попал в буржуазную газету стоит того, чтобы её 
рассказать. Лет десять назад у нас гастролировал знаменитый негритянский 
вокально-инструментальный ансамбль, и Дед со своим отделением оказался в наряде 
по охране театра. Исполнив наимоднейший шлягер и заслужив бурную овацию, 
солистка, чтобы выразить обуревавшие её чувства, неожиданно выдернула из-за 
кулис Деда и чмокнула его в щеку. Как им и положено, иностранные корреспонденты,
 сопровождавшие ансамбль, тут же преступно защёлкали затворами и зафиксировали 
моральное разложение Деда на плёнку. Надпись под фотографией (газету на имя 
Деда прислали в УПО): «Американская звезда объясняется в любви неотразимому 
русскому пожарному» – дала пищу острякам на целый год. Сверх ожидания мама 
очень смеялась и гордилась этим снимком: «Моего Васю теперь во всём мире 
знают!» И потребовала поместить фотографию на видном месте в заповедном шкафу.

«Вы, нынешние…» с иронией говаривал Дед.
В общем, к «нынешним» он относился не так уж плохо, но явно давал понять, что 
сравнения с ветеранами мы не выдерживаем. Во-первых, мы балованные – и техника 
у нас куда лучше, и денег нам больше платят, и звания офицерские дают; 
во-вторых, все мы – дохляки, чуть что бежим в поликлинику, а в отпуск норовим 
урвать путёвку на курорт; в-третьих, что вытекает из предыдущего, не любим и не 
умеем по-настоящему работать в условиях высокой температуры, а давим пожар 
силой, и посему настоящих тушил у нас можно пересчитать по пальцам.
– Надо, к примеру, потушить чердак пятиэтажки, – Дед заранее морщится, – а 
нынешний хватает ствол и бегом на пятый этаж. Его спрашиваешь: «А где рукава?» 
– «Забыл!» И бегом за рукавами. Прибегает. «А где лом?» – «Внизу оставил!» И 
бегом за ломом. Смех один! Не пожарный, а клоун. Настоящий пожарный в огонь без 
оглядки не попрет, он спокойно, без суетни, выйдет из машины, проверит 
снаряжение, наденет КИП, возьмёт два рукава, лом, топор, ствол – и топ-топ, 
топ-топ, не торопясь, чтоб дыхание не сбить; а как войдёт в горящее помещение, 
не будет, как псих, дым водой разгонять, а принюхается, прислушается, щекой или 
рукой, как индикатором, определит, где очаг – и тогда начнёт воевать. А вы, 
сколько вас ни учишь, прёте, как носороги, не умом, а силой тушите, очаги 
находить не умеете. Ну, умеете, конечно, но плохо. А почему? А потому, что 
балованные, дохляки, с каждым прыщом ходите на физиотерапию, на курорты ездите…
И так далее. Из нынешних Дед признавал только Кожухова, Головина и Чепурина, 
которые, конечно, тоже были балованные, но всё-таки прошли выучку у самого 
Савицкого, почитаемого Дедом безоговорочно.
– У пожарного, – учил Дед, – есть три главных врага: дым, огонь и начальство. 
(Мы считали – четыре: ещё и столовая в УПО, с её неизменным гороховым супом и 
жирной свининой.) Что касается дыма и огня, то кое-кто из вас кое-чего может, а 
вот с начальством обращаться умел только один Савицкий. Вы, когда власти на 
пожар приезжают, вертитесь вокруг них, как балерины, впечатление производите, 
доказываете, что очень умные и образованные, – и руководить тушением пожара 
некому; Савицкий же всегда находился не у штабного стола с его телефонами, а 
поодаль, чуть в дыму; приезжает начальство: «Где полковник?», а им: «Пожалуйста,
 пройдите, только, будьте любезны, поосторожнее, тут ножку вывихнуть можно и 
пальтишко испачкать». Иное начальство так и остаётся возле штабного стола, 
полагая, что от одного его вида пожар потухнет, а другое принципиально идёт за 
информацией к полковнику; а он берёт под ручку, тянет поближе к дыму, 
информирует: «Это всё чушь, пустяки, ничего особенного» – и переводит разговор 
на футбол. Послушает начальство про «Динамо», нанюхается дыму, накашляется 
всласть и радо-радешенько подальше отойти. А Савицкий вдогонку: «А какой 
красавец гол был в самую девятку, видели?» – «Видел, видел, потом!» И 
начальство никому не мешало. А если очень упорный попадался, Савицкий, скажем, 
на пятый этаж водил – для удовлетворения любознательности… С юмором был 
человек! Помните, Гулин мансарду разнёс? Вылетел бы с боевой работы как из 
пушки, не будь у Савицкого чувства юмора. Дело было так. Уленшпигель зимой 
нашёл в подъезде щенка, принёс его в караул и уговорил Гулина поставить на 
довольствие. Дворняга выросла, Уленшпигель назвал её Полундрой и обучил всяким 
фокусам. И вот приезжает Савицкий на разбор тушения дачи, из глаз молнии, 
выстроил нас и только рот раскрыл, Полундра – «гав-гав-гав!». Это Уленшпигель 
моргнул, без команды Полундра никогда на построении не лаяла. Савицкий; «Пошла 
вон!», снова рот раскрыл, а Полундра – «гав-гав-гав!». И так до тех пор, пока 
полковник не сдался: махнул рукой, посмеялся вместе со всеми, погрозил Гулину 
пальцем и уехал.
В настоящий пожар, когда было не до шуток, терпеть не мог посторонних. Помню, 
тушили поздней осенью жилой дом, жильцов пришлось эвакуировать, все мокрые, 
злые, замерзшие, и тут через оцепление просочился к штабу видный собой мужик, в 
дубленке и лисьей шапке. Я баллон в КИПе менял, всё видел. Мужик важный, с 
большим чувством собственного достоинства, привык к унижению. «Кто здесь 
главный?» – спрашивает. Ему кивают на Савицкого, который в это время внушает 
начальнику тыла за бездействующий гидрант, сам не на полковника похож, а на 
ночного сторожа: в старом брезентовом плаще, битой каске, весь в копоти, 
грязный. Ну, мужик видит, с кем имеет дело, и этак покровительственно: «Вы, что 
ли, здесь командуете?» – «Ну, я. Чего надо?» – «Здесь во дворе мой гараж, прошу 
принять меры…» А Савицкий: «Кто здесь из милиции?» Подскочил майор: «Слушаю, 
товарищ полковник!» – «Возьмите этого товарища, посадите в машину и отвезите за 
пять километров. Выполнять!»
Но из всего этого нельзя делать вывод, что Дед идеализировал своё время. Хотя и 
ворчал, что «у нас вооружение было, как при Петре, а у вас и пеногенераторы, 
автолестницы…», но именно новое вооружение он освоил лучше других: и очень