маршам ещё не полностью сбито, и только одна мысль сверлит мозг: не 
споткнуться! Нет, не споткнулись, пронесли на пятый, на четвёртый, а там врачи…
Сообщение от Димы: я больше не РТП, руководство принял на себя полковник 
Кожухов. Нужна срочная информация о положении на восьмом этаже, майор Баулин 
туда не пошёл, Кожухов послал его на левое крыло седьмого, где опасная 
обстановка. Моя задача – разведка восьмого, и немедленно! Идти придётся вдвоём, 
моё звено газодымозащитников Кожухов отдал Чепурину.
Идти в разведку вдвоём запрещено уставом, в разведке очень нужен третий. Однако,
 как советовал, кажется, Петр I, не держись за устав, как слепой за плетень, – 
в исключительных случаях нужно действовать по обстановке. Хуже было то, что мы 
остались без воды, рукавные линии, которыми мы пользовались, остались в 
коридоре на седьмом. Надежда на внутренний водопровод, его во Дворце я сам не 
раз проверял, знал, что он добротный, с запасом рукавов, но вот в каком они 
состоянии сию минуту?
Порядок! В лифтовом холле на седьмом Лёша достал из пожарного шкафа и размотал 
двадцатиметровый рукав – вот мы и с оружием. Лёша протушил первые метры 
лестничного марша на восьмой этаж – и тут я допустил большую ошибку.
Азбучная истина: в горящем доме нельзя открывать двери на себя! Распахивая, 
встань в сторону – ведь неизвестно, что творится за этой дверью.
Элементарная истина – и я о ней забыл. Пусть в горячке, но намертво забыл, 
пренебрёг.
Эта дверь, сделанная из стеклянных блоков, обнажилась как раз посредине марша – 
неизвестного назначения дверь, обычно таких на главных лестницах не бывает. А 
вдруг там помещение, а в нём люди? И я рванул дверь на себя – как полный профан,
 как ошалевший от первого своего пожара новичок.
Оттуда на меня выбросилось багрово-чёрное пламя, обожгло лицо. Лёша рывком 
вытащил меня наверх, а пламя из двери клубами выскочило на уже протушенный марш 
и заплясало вниз, словно обрадовавшись, что его освободили из темницы.
Мы оказались в огненном кольце – снизу и сверху всё горело.
Потом мы узнали, что в каморке за дверью костюмеры народного театра хранили 
старое, никому не нужное барахло, под которым какой-то осёл спрятал две 
канистры с бензином. Всей этой гадости, чтоб взорваться и вспыхнуть, только и 
нужен был свежий воздух, кислород, который я впустил.
Пришлось, как тиграм в цирке, прыгать через огонь вниз, прикрывая смоченными 
крагами лица. В конце концов пламя мы сбили, но на этой дурацкой истории 
потеряли несколько драгоценных минут.

Теперь о том, о чём не расскажут другие.
На восьмом этаже мы застряли надолго. Дело в том, что из лифтового холла 
ремонтники сделали склад – здесь повсюду стояли бидоны с краской, валялись 
рулоны обоев, стопки полистироловой плитки и прочее, и всё это горело, и горело 
хорошо!
С одним стволом «первой помощи» (так мы обычно называем ствол Б, в отличие от 
мощного ствола А, который держат двое, ствольщик и подствольщик) мы провозились 
бы здесь с полчаса. Но не успел я запросить у Рагозина подкрепления, как он сам 
проинформировал меня о чрезвычайной обстановке: лифтовой холл отставить, 
пробиваться по левому коридору и заняться спасанием людей, их там много, 
автолестннца не успевает снимать.
Коридор проходили тяжело, отвоёвывали метр за метром и взламывали закрытые 
двери. Сначала шли помещения областного издательства – к счастью, пустые, 
редакторы успели разойтись по домам, а тушить шкафы с рукописями времени у нас 
не было; дальше по коридору где-то были двери литературного объединения и 
лектория, куда собирались по вечерам; именно там могли быть люди, о которых 
информировал Дима.
Но туда мы попали не сразу, ибо натолкнулись по дороге на роскошную 
двустворчатую дверь, которую я сразу узнал: во время одной проверки заходил 
сюда и ругался с директором издательства Микулиным, который забыл выключить 
кофеварку и устроил загорание, правда, пустяковое. Дверь закрыта, постучал – 
молчание. Лёша её ломиком, вбежали – Микулин высунулся в окно и кричит. Что 
было дальше, вы знаете, пришлось выводить Микулина из стрессового состояния не 
совсем корректным образом, но зато эффективно. А вот подробность из 
сегодняшнего дня. Недавно мы с Микулиным встретились на родительском собрании, 
вместе с Бубликом учится его внук. Разговорились, стали вспоминать, и он 
горестно поведал, что тогда, во время пожара, у него сгорела рукопись повести. 
«Мастера и Маргариту» я знаю наизусть и тут же процитировал: «Простите, не 
поверю, – сказал Воланд, – этого не может быть. Рукописи не горят», но Микулин 
со вздохом заверил, что с его рукописью чуда не произошло. Я его утешил том, 
что история уже знает подобный прискорбный случай, когда в пожаре погибла 
Александрийская библиотека с древними рукописями, а ближе к нашему времени – 
рукопись «Слова о полку Игореве». По кислой улыбке Микулина я догадался, что 
эти сравнения мало его утешили.
Но тогда, оказавшись в безопасности и придя в себя, Микулин дал нам бесценную 
информацию: когда он побежал из лектория к себе в кабинет звонить по 01, там 
оставалось примерно человек двадцать. Значит, они и сейчас в лектории, это 
метрах в двадцати по коридору от его кабинета, на противоположной стороне – 
окна во двор.
Да, чтобы не забыть, такая деталь: сбивали огонь – наступала полная темнота, и 
из-за дыма, и электроэнергия была вырублена. Даже групповой фонарь – и тот на 
какой-нибудь метр давал подобие видимости. Практически полная темнота.
Как мы дошли до лектория, помню плохо; впрочем, главная круговерть, которая