И приказал шофёру:
– Сирену! На Некрасова, быстро!
– Ч-чёрт! – с досадой произнёс шофёр. – Самосвал буксует, так его перетак!
С включённой сиреной «Волга» осторожно вползла на тротуар. В сторону 
шарахнулись прохожие.
Кожухов инстинктивно взглянул на часы: было 18 часов 24 минуты.
Так начался для Кожухова Большой Пожар.



Нина Ивановна


В отличие от Кожухова, для которого день без повышенных номеров
[5]
считался относительно благополучным, Нина Ивановна на памяти своей спокойных 
дежурств не имела. Да и какое может быть спокойствие, когда девушки то и дело 
хватаются за телефонные трубки, и от каждого звонка чуточку сильнее бьётся 
сердце, потому что не знаешь и знать не можешь, кто и зачем звонит. Из-за 
невнимательности абонентов и порядком изношенной телефонной сети значительная 
часть звонков проходила не по адресу: то вызывали милицию, то междугородную, то 
просили соединить с кафедрой политэкономии и прочее.

И всё-таки день выдался не слишком беспокойный: если в тяжёлые смены настоящих, 
безусловных заявок было по двадцать–двадцать пять, то сегодня на огромной, в 
полстены, светокарте города пока что вспыхивали шесть-семь лампочек, да и те 
фиксировали не пожары, а пустяковые загорания, какие и в сводку не попадут. 
Запомнились только несколько ложных вызовов и до глубины души трогательная 
просьба одной старушки снять с дерева любимую кошку.

Что Нина Ивановна ненавидела больше всего – так это ложные вызовы. Бывало, до 
десятка за смену принимала, а всё равно привыкнуть к их неизбежности не могла. 
В голове не укладывалось, как это у человека, если он не законченный мерзавец, 
поднимается рука набрать 01 и взволнованным, полным тревоги голосом – подло 
обмануть. Неужели он не сознаёт, какое напряжение вызывает у пожарных каждый 
выезд, как молча, полностью уйдя в себя, сидят они в машинах, готовясь к бою, и 
какой бессильный гнев испытывают, убедившись, что их обманули? А ведь для того 
чтобы в этом убедиться, они долго мечутся по дворам и переулкам, расспрашивают, 
а вдруг из-за сильного волнения заявитель ошибся и дал неточный адрес? А 
сколько раз машины мчались на край города по ложной заявке, а в районе выезда 
их ВПЧ
[6]
начинался настоящий пожар, и приходилось срочно возвращаться, теряя 
драгоценное… нет, бесценное время, ведь при спасении людей счёт идёт на 
секунды… Интересно, что бы почувствовал этот человек, узнай он, что из-за его 
розыгрыша погибли люди?

После каждого ложного вызова Нина Ивановна хотела одного: разыскать негодяя и 
показать всему городу по телевизору – люди, запомните этого человека, не 
доверяйте ему, для него нет ничего святого!

Сегодня Нине Ивановне было грустно – после пятидесяти дни рождения доставляют 
женщине мало радости. Утром всмотрелась в зеркало: полная и рыхловатая, лицо 
утомлённое и озабоченное, движения не порывистые, как ещё лет пять назад, а 
замедленные – сердце, соли и прочие прелести людей её возраста… Как полярники, 
читала она, в сильнейший мороз остро чувствуют каждый добавочный градус, так и 
её сердце в каждый день рождения ощущало, как оно за год поизносилось.
Лишь самой себе Нина Ивановна признавалась в том, что ничего на свете так не 
боится, как почётных проводов на заслуженный отдых. Никто ей на это не намекал 
– наоборот, во всех приказах отмечали, да и молодёжь на стажировку только к ней 
посылали, но… На художественной выставке во Дворце искусств она видела картину: 
пожилой рабочий сидит один за столом, смотрит на свои хорошо поработавшие руки, 
а в глазах у него боль и мучительный вопрос. Картина называлась «На пенсию?», и 
около неё всегда стояло много людей.
В прошлый день рождения Нине Ивановне среди других книг подарили жизнеописание 
великого в прошлом шахматиста – ради шуточной надписи: «О гроссмейстере – 
гроссмейстеру пожарной охраны». И в этой книге ей запомнилась одна 
драматическая деталь: первую половину партии престарелый чемпион проводил с 
блеском, а во второй допускал недостойные гроссмейстера ошибки – на эндшпиль 
сил у него не хватало.
Последние часы смены теперь давались Нине Ивановне с трудом. Ныло сердце, 
тяжелела голова, ослабевала реакция – на решение, которое раньше приходило 
мгновенно, теперь уходило время, и эта недопустимая потеря его особенно 
угнетала. Отныне она уже не просто ждала отпуска, а с нетерпением считала дни, 
мечтала о нём, как мечтают об очень значительном, крайне важном для жизни 
событии: а вдруг – чудо?
Молодость и опыт…
Личный состав гарнизона она знала прекрасно – не только имена и фамилии, но и 
способности каждого, его отношение к работе и где на пожаре предпочитает быть, 
с газодымозащитниками или в тылу. Как и бывает в жизни, одни уходили, другие