К моему удивлению, в первые дни пребывания на Памире я не видел ни одного ишака.
 Я рыскал по дорогам, наводил справки, просмотрел все глаза – ни слуху ни духу. 
Но вот мы отправились в Калаи-Хумб, и все стало на свое место: густое, 
благородное «и-а! и-а!» оживляло горную трассу на всем ее протяжении. 
Удивительно славное животное ишак, эта остроумная карикатура на лошадь! Иной 
раз не веришь своим глазам: по дороге передвигается огромная связка хвороста. 
Присматриваешься – видишь под связкой четыре крохотных семенящих копытца.
Памирский ишак немного грустен: он сознает, что машина его вытесняет. Может 
быть, поэтому он всегда покладист и охотно оказывает услуги. Я, кстати, 
воспользовался этой слабостью и прокатился на ишаке, цепляя ногами землю.
Видел я и верблюда. Но у него было такое высокомерно-презрительное выражение 
лица, что я не решился с ним заговорить. Мы расстались, так и не представившись 
друг другу.
Собаки на Памире отличаются необыкновенной выносливостью. Почти всю дорогу они 
нас не покидали. Завидев нашу машину, собака срывалась с места, и несколько 
километров мы ехали в сопровождении почетного эскорта, разрывавшегося от лая. 
Затем эстафетную палочку принимала другая собака, которую сменяла третья. Еще 
никогда в жизни, пожалуй, я не принимал такой порции собачьего лая.
Я дважды видел дикого кабана, видел огромного орла: он взлетел со скалы метрах 
в ста от нашей машины, и это было величественное зрелище.
Кроме того, я видел своими глазами горного козла, медведя, снежного барса, 
лисицу, сурка, ядовитую гюрзу, дикобраза и куницу.
Я очень благодарен работникам Хорогского музея, любезно показавшим мне отличные 
чучела этих животных.



МОЙ ДРУГ МИША ДМИТРИЕВ

Человек, влюбленный в свое дело, всегда симпатичен. Миша симпатичен вдвойне. 
Во-первых, он фанатичный фотограф-любитель, мечтающий об уникальных кадрах – 
вроде каменной глыбы, падающей на наши головы. Во-вторых, Миша – весьма 
приятный юноша с высокого качества глазами, лирической улыбкой и добрым умом. 
Даже в солдатской форме он кажется каким-то домашним и мягким, хотя Миша 
хороший солдат. Он может с закрытыми глазами разобрать, вычистить и собрать 
автомат, без устали ездить на лошади и съесть два обеда (а солдаты знают, что, 
кто силен за столом, тот вообще силен).

Миша оказался необыкновенно интересным спутником. На мир он смотрел глазами 
фотографа и будущего кинооператора, а эти глаза видят то, что упускают другие. 
Миша видел ракурс – слово, которое всегда ставило меня в тупик. Когда я 
восторгался его снимками, многие из которых достойны стать открытками, Миша 
недовольно морщился.
– Фотография, как и кино, только тогда становится искусством, – важно говорил 
он, – когда в нее вкладываешь философию. А я ее еще не окончательно выработал.
Памир Миша объездил вдоль и поперек и всю дорогу начинял меня всякими полезными 
сведениями.
– Недавно на этом месте обломком скалы вдребезги разнесло радиатор одной машины,
 – сообщал он. – Вот здесь, смотрите!
Я осторожно задирал голову, а Миша продолжал:
– А на том повороте в прошлом году в Пяндж слетела машина. Во-он задний мост 
валяется, видите?
Но я смотрел не столько на задний мост, покоившийся далеко внизу, сколько на 
стрелку спидометра, которая дрожала от страха рядом с отметкой «60».
– Стоп! – кричал Миша. – Кадр!
Мы выходили из машины и смотрели, как Миша выбирает ракурс. Он залезал на гору, 
спускался вниз, становился на колени, кувыркался, извивался и наконец щелкал 
затвором. А на скале чуть заметно темнела надпись: «Шт. капитан Топорин прошел 
8.1911 г.».
И машина мчалась до следующего «стоп!», потому что Мише нужно было заснять 
водопад, низвергавшийся с полукилометровой высоты, очаровательную 
девочку-таджичку и аиста на островке посреди реки.
Миша – солдат, а служба памирских пограничников сурова: горы и снега, обвалы и 
дожди. Но у Миши всегда с собой фотоаппарат и мысли об искусстве, которыми он 
делится с каждым, кто умеет слушать и спорить. Я осторожно поинтересовался, как 
относится к Мишиным увлечениям начальство.
– Дмитриев? – Виктор Никифорович сразу заулыбался. – Скажу по совести: если 
солдат умеет только рассуждать о философии искусства – этого нам мало. Солдату 
кроме хорошей головы нужны и другие качества. У Миши они есть. Но мы сознаем, 
что в его ранце лежит не жезл маршала, а диплом кинооператора, и не мешаем 
развиваться этой страсти. Скоро мы купим ему киноаппарат – пусть снимает фильмы 
из жизни пограничников. Покажете их в Москве?
Мои полномочия, как вы понимаете, позволили мне ограничиться лишь 
дипломатическими заверениями.
– Кстати, – продолжал Виктор Никифорович, – вам повезло, что вы едете вместе с 
Мишей. У него есть великолепный опыт вытаскивания машин из обвала. Дмитриев до 
сих пор сокрушается, что не заснял эту сцену.
Я спросил у Миши об этой истории. Он долго морщился, отнекивался, отмахивался и 
ворча рассказал об истории своей поездки в Мургаб.
– Наверное, наша машина чем-то не приглянулась памирскому демону, заведующему