призёром по слалому и хотя с той поры слегка располнел, но сохранил мощь, 
красоту и обаяние. На малознакомых людей он производит большое впечатление 
своей искренностью, добродушием и открытым нравом, то есть именно теми 
качествами, которых у него давно нет; человек, который ему не нужен, для него 
не существует. Зато начальство от него в восторге – сказочное гостеприимство, 
бьющая через край энергия! А когда-то он был душа-парень, мы вместе начинали и 
считались друзьями, пока наши пути не разошлись. За последние пять лет он 
сделал головокружительную карьеру, из простого спасателя вырос до крупного шефа 
и, отдаю ему должное, успешно руководит большим хозяйством – хватка у него 
железная.
Хаджиев смакует кофе (в который Ибрагим всё-таки влил ложечку коньяка) и 
дружелюбно на меня поглядывает. Вот уже недели две он передаёт мне приветы, 
хвалит за глаза и вообще очень любит: ему до зарезу необходима моя подпись. Он 
и в кафе наверняка зашёл исключительно для того, чтобы, не роняя достоинства, 
«случайно» меня встретить: много чести для захудалого лавинщика – разыскивать 
его и звать в свой кабинет.
– Как поживает Анна Федоровна?
Я рассыпаюсь в благодарностях: такой большой человек, такой занятой, а помнит, 
заботится.
– Почему не заходишь?
Я честно отвечаю, что по той же причине, по какой не захожу на заседания Совета 
Министров: меня не приглашают.
– Зазнался, зазнался, – упрекает Хаджиев. – Друзья ко мне приходят без 
приглашения, а ты – из самых старых и верных друзей. Сколько лет… Помнишь 
Гренобль, как ты отдал мне свои лыжи?
Я изображаю работу мысли.
– Такие вещи не забываются, – проникновенно продолжает Хаджиев, и его чёрные 
глаза покрываются мечтательной поволокой. В эту минуту он явно не помнит, что 
каких-нибудь два месяца назад проехал мимо меня на «Волге», изогнув бровь в 
знак приветствия и оставив старого верного друга мерзнуть на шоссе в двадцати 
километрах от Кушкола. – К кому обращаются, когда нужда? К другу. На кого опора 
в жизни? На друга. И сегодня, Максим, ты мне нужен.
Я радостно удивляюсь: такая мелкая сошка – и нужен самому начальнику 
управления! Может быть, это шутка?
– Не шутка, – заверяет Хаджиев. – Забюрократился ты, Максим, до сих пор не 
подписал проект.
Мне стыдно, я сокрушённо развожу руками: да, забюрократился, не подписал.
– Тогда поехали. – Хаджиев встаёт, роняет вполголоса: – У меня в сейфе для тебя 
сюрприз, новые «Саломоны».
Это лучшие в мире крепления, моя давняя мечта, они мне не по карману. Нащупал, 
собака, моё больное место.
– Спасибо, верный друг, – с чувством говорю я, – но импортные крепления не 
употребляю, мне дороги интересы отечественной промышленности. Ибрагим, ещё 
чашечку!
– Понятно, подписывать не жэлаешь. – Когда Хаджиев злится, у него появляется 
акцент. – Думаешь, бэз тебя нэ обойдусь, шишка, да?
– Обойдёшься, – успокаиваю я, – у тебя одних телефонов четыре штуки. Позвони 
кому надо, скажи, пусть Уварову намылят холку.
– Позвоню, будь уверен, – на ходу обещает Хаджиев. И, спохватившись, мстительно 
улыбается: – Чуть не забыл! Привет от Юлии!
– Ты ещё забыл заплатить за кофе! – бросаю я ему вслед к ужасу Ибрагима.
С каменным лицом Хаджиев лезет в карман, швыряет на стойку какую-то мелочь и 
выходит – красивое, уверенное в себе могучее животное.
– Неплохо ты его отделал! – Петя чрезвычайно доволен. – Что там за подпись?
Я рассказываю, что Хаджиев, который живёт в непрестижном двухэтажном доме, в 
непрестижной квартире, задумал строить большой и комфортабельный жилой дом. 
Проект уже готов, фонды выбиты, даже будущие квартиры уже распределены, но 
подпись я не даю: проект привязан к лавиноопасному участку. Ну не то чтобы явно 
опасному, но шансы есть – если седьмая лавина когда-нибудь окажется 
катастрофической. Правда, местные жители не припомнят, чтобы она так далеко 
заходила, но это для меня не аргумент: и в Альпах, и у нас отмечены случаи, 
когда лавины спят по нескольку веков, а потом вдруг просыпаются и 
безобразничают, позабыв про стыд и совесть. Я Хаджиева и о складе предупреждал, 
но склад что – пустяки, он построил его без моей подписи, а позапрошлогодняя 
одиннадцатая не оставила от него камня на камне. Жилой дом совсем другое дело, 
здесь можно при случае и под суд угодить, без согласия лавинщика строить дом 
Хаджиев не решится. И этого согласия он не получит.
Насчёт Юлии Петя вопросов не задавал – парень он тактичный. К тому же он в 
Кушколе не первый год и, наверное, эту историю знает.

* * *

Я иду домой, размышляя о том, какой пакости следует ожидать от моего старого и 
верного друга.
Ну, выжить меня из Кушкола ему не удастся – разные ведомства. Что он, конечно, 
сделает, так это запретит давать мне служебные машины для разъездов: время от 
времени я осматриваю лавины на трассе Кушкол – райцентр. Не беда, поклонюсь 
собственникам или, в крайнем случае, прокачусь на рейсовом автобусе. Хуже, если 
он лишит меня бесплатного проезда на канатке, а это два рубля сорок копеек 
ежедневно – ощутимый удар по моему бюджету. Пока пошлю телеграмму в центр, а