– Ура! Ура! Ура!
Толпа расступается перед героями в гипсе. Первым скачет на костылях тот самый 
закованный, который советовал мне ради Катюши отложить собственные похороны.
– Отбили? – кивая на барбосов, злорадно спрашивает он. – Растяпа!
– От растяпы слышу, – вяло огрызаюсь я. – Нога в гипсе тоже не лучший сувенир, 
который можно вывезти из Кушкола.
Но закованный, конечно, врубил в солнечное сплетение, вряд ли мне теперь 
удастся погадать Катюше по руке. Наверное, старею, всё-таки четвёртый десяток, 
без особой горечи думаю я, года два назад у меня таких осечек не было. Катюша 
показывает на меня пальцем и со смехом что-то говорит, а свора слушает её, 
радостно разинув пасти. Снова что-то затевают, собаки. Петя прав, за этой 
компанией нужно смотреть в оба.
– Не огорчайся, – сочувствует Надя, – не на ней свет клином сошёлся.
– Он сошёлся на тебе, – ворчу я.
– Я рада, что ты пришёл к этому выводу.
– Не пришёл, а ещё ковыляю.
– Ну, это по моей специальности, я тебе помогу, – обещает Надя.
Пока мы обмениваемся любезностями, посадка в вертолёт продолжается. Мурат в 
самом деле молодец, нашёл верный способ усмирить толпу: на места битых-ломаных 
никто не претендует. Замыкают их шествие двое таинственных субъектов, 
таинственных потому, что их физиономии по глаза обмотаны шарфами; субъекты 
волокут носилки, в которых, прикрыв лицо руками, жалобно стонет женщина. 
Продвижение носилок сопровождается всеобщим сочувствием: всё-таки для толпы, 
даже неуправляемой, есть святые вещи.
– Потерпи, милая…
– На операцию, да?
Субъекты хрюкают что-то неопределённое и ускоряют шаг.
– Я её не помню, – озадаченно говорит Надя. – Наверное, из «Бектау».
Мне смешно, вспоминаю мамин рассказ. Она встретила на московской улице бывшую 
школьную подругу, ныне известного хирурга. Они разговаривали, обменивались 
новостями, и тут к ним подошёл сияющий молодой человек и низко, с чувством 
поклонился: «Большое вам спасибо, Вера Петровна, вашим золотым рукам!» И ушёл. 
Вера Петровна вот так же озадаченно смотрела ему вслед и бормотала: «Не помню, 
кто же это… кто же это… ба, геморрой!»
Между тем скорбно согнутые фигуры субъектов кажутся мне до странности знакомыми.
 Я всматриваюсь и, озаренный внезапной догадкой, делюсь ею с Абдулом. Тот 
ошеломлённо хлопает себя по ляжкам и устремляется за носилками.
– Таварищ Хаджиев, это абманщики! Плуты!
Мурат делает ему страшные глаза, но Абдул не видит: он выполняет свой долг, 
разоблачает плутов. Субъекты почти бегут, они уже рядом с вертолётом, но Абдул 
их догоняет и…
– Ах!! – вырывается у толпы.
Свист, рев, стоголосое ржание! Из носилок на снег вываливается мадама и своим 
ходом рвётся в вертолёт. Петухов и композитор за ней. Но куда им против Абдула, 
экс-чемпиона республики по вольной борьбе!
Только думаю, что благодарности за своё рвение он сегодня не получит…
– Всем туристам немедленно возвратиться в гостиницу! – громогласно возвещает 
Мурат. – Абдул, Хуссейн, обеспечить!
Я разыскиваю глазами свору – никого нет, исчезли. Странно, это на них не похоже 
– бросить такой балаган на произвол судьбы.
– Отправляй свою бетономешалку! – кричит кто-то Захарову.
Тот высовывается из кабины и грозит кулаком, для вертолётчика «бетономешалка» 
такое же оскорбление, как для моряка «дырявое корыто».
– От винта!
Толпа распадается, вертолётная площадка пустеет. К нам, бормоча на ходу 
проклятья, с грозным видом направляется Мурат.
– Предоставь его мне, – вполголоса говорит Надя и чарующе улыбается Мурату. – 
Мы с Максимом поражены, как организованно и с каким тактом вы произвели 
посадку! Любого другого на вашем месте толпа могла бы растерзать. Искренне 
поздравляю вас, Мурат Хаджиевич.
Я ещё не видел ни одного человека, совершенно равнодушного к лести. Тем более 
когда мужчину осыпает похвалами молодая и привлекательная женщина.
– Преувеличиваете, – скромничает Мурат. Он ещё сердит, но основной заряд злости 
через громоотвод уходит в землю. – Главное, Надежда Сергеевна, с толпой не надо 
рассуждать, она воспринимает только при-казы!
– Для того чтобы приказать, нужны силы и воля, – простодушно, от всего сердца 
говорит Гвоздь. – Не каждому это дано.
Весь облик Гвоздя, от преданной физиономии до ботинок, свидетельствует о том, 
что он исключительно уважает Мурата.
– Если бы каждому, некем было бы командовать, – соглашается покладистый Мурат.
 – Однако не об этом речь. Какого чёрта академик…
– Мурат, при даме… – упрекаю я.
– Извините, Надежда Сергеевна. Так какого дьявола…
Надя смеётся. Мурат, не выдержав, присоединяется к ней, и мы вполне дружелюбно 
беседуем. Мурат благодарит Надю за маленького Хаджи, проклинает Абдула, который 
своим усердием не по разуму помешал эвакуации уважаемых людей, и жалуется на 
Уварова, который поставил руководство в невыносимые условия. Я в свою очередь 
упрекаю, что сделано ещё далеко не все: жильцы дома №3 не переселены, не 
закрыты лазейки, через которые туристы просачиваются из «Актау», и прочее. Что 
же касается академика, то он успел дочитать «Сорвиголову» лишь до середины, и