выплюнуть изо рта снег и втянуть чудовищную порцию почти что нормального 
воздуха. Ещё несколько вдохов, звон слабеет – и я ощущаю себя сидящим по пояс в 
снегу (всё-таки заметный прогресс, не по шею, как в прошлый раз, а лишь по 
пояс) и вижу, как Вася, ухватившись за торчащую из сугроба руку, выдёргивает 
Леонида Иваныча. Дышать становится всё легче, догнавшее нас снеговоздушное 
облако рассасывается. К тому времени, как прибежала его команда, Леонид Иваныч 
успевает откашляться, отплеваться и проклясть все лавины на земном шаре вне 
зависимости от государственной принадлежности.
Мы убеждаемся, что кости целы, отряхиваемся (несмотря на предосторожности, 
снежная пыль проникла до самых потрохов) и включаем фонарики. На Васином лице – 
широченная, до ушей улыбка: принял боевое крещение! И тут я вспоминаю – нашёл 
место и время! – что за инструкции по технике безопасности Вася не расписался и,
 случись с ним что, сидеть мне за решёткой. Я грожу ему кулаком, он не понимает 
и пялит на меня свои доверчивые глаза.
Мы плетёмся к орудию, его наполовину замело. Откапываем, пересчитываем снаряды 
– всё на месте. Я приветствую маму красной ракетой, и в распахнувшейся тьме мы 
видим на месте шоссе гигантскую снежную стену. Язык лавины не дошёл до нас, 
потерял силы в каких-то двухстах метрах.



Пять недосказанных слов

– Мак, ты не спишь?
Поразительно гнусный вопрос. Я с трудом разлепляю веки, шарю под кроватью и 
швыряю в Гвоздя ботинок.
– Я так и знал, что не спишь, – увертываясь, констатирует Гвоздь. – Второй 
ботинок подать?
Я со стоном потягиваюсь, всё тело ноет, будто меня протащило не по снегу, а по 
усыпанному галькой пляжу.
Ночью, когда мы возвратились, мама заставила меня подвергнуться осмотру, и Надя,
 отыскав на моём организме дюжину кровоподтеков и ссадин, намазала их какой-то 
дрянью.
– Анна Федоровна на работе, овощной сок на столе, размазня в духовке, Надя ушла 
к Мурату, поскольку ты ей надоел, – трещит Гвоздь. – Ночью вовсю мело, «Бектау» 
отрезана, на почту очередь, как на канатку, в «Актау» туристы озверели и лают 
из окон.
Мне смешно, вспоминаю одну байку Олега. Матросы играли в шахматы, проигравший 
обязан был высунуться в иллюминатор и двадцать раз пролаять: не как-нибудь 
протявкать, а именно пролаять, с рычанием и воем. Когда пришла очередь Олега, 
он с ужасом увидел, что на него, перегнувшись через фальшборт, по-отечески 
ласково смотрит командир корабля. Олег мужественно долаял до конца и двадцать 
суток сидел без берега.
Я снимаю с клетки покрывало и выпускаю Жулика на свободу. Для начала он осыпает 
меня бранью, потом кусает за палец и восторженно орёт: «Нельзя кусаться! Нельзя,
 тебе говор-рят!» Этому фокусу я обучал его целую осень.
– Жулье, скажи ему про носки, – злодействует Гвоздь, – а то он опять забудет 
сменить.
– Заткнись, небр-ритая хар-ря! – каркает Жулик. – Ведьма, хвост вырву! Максим, 
тебе пор-ра жениться!
Видя, что я одеваюсь, Жулик торопится выболтать весь свой репертуар, знает, что 
скоро останется один. Летом ему веселее, окно открыто и можно побеседовать с 
мальчишками, пополнить к новому учебному году их словарный запас (директор 
школы не раз грозился привлечь Жулика к суду). Я подсыпаю в кормушку овса и 
проса, доливаю в плошку воды, подсовываю любимое Жуликом лакомство – салатный 
лист и выхожу на связь с Левой. Олег меня опередил, все наши новости Леве 
известны. Он успел прокатиться по гребню до десятой, изучил в бинокль склоны и 
крайне удивлён тем, что четыре крайние лавины сошли полностью, а в одиннадцатой 
опустели лишь часть лавиносбора и два из пяти лотков. Впрочем, ночью буран 
кое-чего туда добавил, подбросил боеприпасов, и лавиносборы четвёртой и седьмой 
переполнены настолько, что пятиметровых снегомерных реек не видно. Ему не 
скучно, у него всё есть, он просит передать ребятам привет и персональный 
Гвоздю, которого ждёт приятный сюрприз: плёнку из кассеты, оставленную им на 
кровати, Ведьма превратила в груду обрывков.
Пока Гвоздь под сочувственную ругань Жулика клянётся и божится стереть Ведьму с 
лица земли, я продумываю информацию и прихожу к выводу, что мне давно и 
незаслуженно везёт. Ясно, почему мы так дёшево отделались: просто одиннадцатая 
выстрелила из одного ствола, хотя вполне могла из двух. Всё-таки непостижимо: 
один снаряд сорвал четыре с половиной лавины! Какой-нибудь ловкий аспирант на 
этом снаряде может состряпать целую диссертацию.
За завтраком Гвоздь продолжает снабжать меня информацией. Надя ушла к Мурату не 
навсегда, а осмотреть Хаджи, на расчистке шоссе работают три бульдозера, абреки 
Хуссейна изловили двух фанов, удиравших на лыжах в Каракол, и тому подобное. 
Тут вваливаются мои тунеядцы и дополняют картину. Олег подтверждает, что за 
ночь никаких ЧП не произошло, если не считать того, что Рома слопал банку 
сгущенки, а неведомо куда исчезнувший Гвоздь был обнаружен и изобличен при 
попытке влезть на балкон второго этажа гостиницы «Актау». Приведённый домой на 
аркане, Гвоздь нагло объяснил своё неслыханное поведение тем, что хотел помочь 
одному хорошему человеку, морально поддержать его в трудную минуту. Трудной же 
эта минута была потому, что при переселении хороший человек потерял очки, а он,