Слышу, как отдёргивается штора. Под утро Кушкол не узнать, все чёрные краски 
исчезли: склоны гор, дом, деревья, шоссе – всё, что находится под открытым 
небом, циклон выкрасил в белый цвет. Я коротко информирую Мурата об 
интенсивности снегопада, предлагаю немедленно объявить лавинную опасность, 
запереть туристов в помещениях, выпустить бульдозеры на расчистку шоссе и 
предоставить в моё распоряжение вездеход.
– Повторить или ты всё усвоил?
– Пошёл к чёрту… – Примирительно, значит, усвоил. – Эй, поставь чайник!
– Спасибо, уже вскипел, сейчас буду завтракать.
– Пошёл ты… (Спросонья лексикон у Мурата не очень богатый.) Минут через сорок 
выходи, поедем вместе.
– Встреча у конторы?
В ответ слышится чертыханье, и я, удовлетворённый, вешаю трубку: Мурат 
смертельно оскорбляется, когда управление туризма называют конторой. День 
начинается плохо, почему бы не доставить себе маленькое удовольствие?
Я сую в планшетку карту, записную книжку и карандаши, меняю в фонарике 
батарейки и объявляю получасовую готовность. Мама уже сервирует стол.
– Максим, ты хорошо помнишь…
– Да, мама, каждые три часа.
– Звони в библиотеку, сегодня будет наплыв. И береги себя.
– Но ведь это моя главная задача, мама… Как тебе нравится?
Мерзавец Гвоздь не теряет времени даром и осыпает Надю комплиментами.
– Максим! – взывает Надя. – Поторопись, я боюсь не устоять!
Я приподнимаю чрезвычайно довольного собой Гвоздя за шиворот и встряхиваю, как 
щенка. Гвоздь покорно висит, как братец Кролик из моих любимых сказок, его 
смазливая физиономия расплылась в улыбке.
– А если это любовь? – мечтательно спрашивает он.
Надя чмокает его в щеку.
– Учись, Максим!
– Твоё счастье, негодяй, что ты мне нужен. – Я швыряю Гвоздя на диван.
– Побереги пыл, пойдём на смотрины к «белым невестам».
Так называл лавины наш друг Ганс Шредер, с одной из них в австрийских Альпах он 
и сочетался законным браком, мир его праху…



Как принимаются решения

– Ну, где твой буран? – с насмешкой встречает меня Мурат. Паникёр, Максим, ой 
панике-ер! Пошли в кабинет.
Буран в горах – самая капризная штука на свете; впрочем, то же самое говорят 
моряки о штормах, а полярники – о своих пургах. Ну словно какая-то невидимая 
рука включила реостат! С того времени, как я напугал Мурата по телефону, порывы 
ветра с каждой минутой ослабевали и гасли – буран терял последние силы, 
иссякал; когда же мы подошли к управлению, с неба мягко, как на парашютах, 
спускались одинокие снежинки. Типичный «генеральский эффект».
– Панике-ер! – с наслаждением повторяет Мурат, развалившись в своём кресле. – 
Чего молчишь?
– Тебе хорошо, ты выспался… – жалуюсь я.
– Это я выспался? – взрывается Мурат и сбивчиво излагает всё, что он обо мне 
думает.
Равнодушно позевывая и смеясь про себя, я не без зависти вспоминаю, что Юлия, 
когда расходилась, на часы не смотрела и бездельничать не позволяла. Видимо, 
Мурат догадывается о моих мыслях и круто меняет направление главного удара. – А 
ты чего в глазах мельтешишь? Садись!
Это относится к Гвоздю, который бродит по кабинету, осматривая многочисленные 
кубки и грамоты в витринах.
– Ваши трофеи, Мурат Хаджиевич? – голосом отпетого подхалима спрашивает он.
– Не твоё дело!
– Не моё так не моё. – Гвоздь, как человек маленький, садится на краешек стула 
и исподтишка мне подмигивает. – Я и так знаю, что в «Спорте» вас ещё кавказским 
Жаном-Клодом Килли называли.
Откровенная и грубая лесть, к тому же бессовестное вранье.
– Преувеличиваешь, – смягчается Мурат, с симпатией глядя на честную физиономию 
Гвоздя. – Ты ещё не женился?
– Нет, готовлю материальную базу.
– Машина, мебель?
– В этом роде, – туманно отвечает Гвоздь, запланировавший на лето покупку новых 
штанов. – Вот бы вас заполучить тамадой, Мурат Хаджиевич!
– Вполне возможно, – великодушно обещает Мурат. – А ты не паникёр, как твой 
начальник?
Гвоздь корчит серьёзную рожу – в знак свидетельства, что он не паникёр.
– Ну и что ты предлагаешь? – доверчиво, с подкупающей искренностью спрашивает 
Мурат. Он любит советоваться с народом, с простыми людьми – с инструкторами, 
горничными, вахтёрами. Многие на это клюют, не догадываясь, что слушает их 
Мурат вполуха, а то и вовсе отключаясь.
– Я? – Гвоздь с сомнением тычет себя пальцем в грудь.
– Ты.
– А мне можно высказаться? – Простодушный Гвоздь ещё не верит.
– Нужно, – весомо подтверждает Мурат, гордый своей демократичностью. –