Провожаемый ревнивыми глазами, я иду через служебный вход и обмениваюсь 
рукопожатием с Хуссейном, начальником спасателей Актау и моим единомышленником: 
он поддерживает все мои начинания, даже тогда, когда думает про себя, что я 
малость перестраховываюсь. За это и многое другое я его люблю и закрываю глаза 
на то, что гараж для своих «Жигулей» он поставил в лавиноопасном месте. Впрочем,
 об этом я его честно предупредил.
Хуссейн рассказывает, что сегодня на трассе более или менее спокойно, только 
один лихач подвернул ногу и сыплет проклятьями в медпункте. Но всё равно 
Хуссейн озабочен, так как каждая травма портит ему статистику и ставит под 
угрозу квартальную премию… Ба, старая знакомая! Давно не виделись, целые сутки. 
Я вполуха слушаю Хуссейна и боковым зрением наблюдаю за продвижением очереди: 
через три пары на площадку выйдет Катюша с одним из своих барбосов… Я тихо 
предупреждаю Хуссейна, он контролёра, барбос задержан, и я бухаюсь на кресло 
рядом с Катюшей. Мы взмываем вверх, неумолимо связанные друг с другом на 
пятнадцать минут, вослед несётся что-то вроде «ну, заяц, погоди!», но я уже 
завожу светскую беседу. По воле слепого случая или при известной ловкости, 
которую я продемонстрировал, за эти пятнадцать минут можно закрутить 
сногсшибательный роман – полное и гарантированное уединение. Мой манёвр 
произвёл на Катюшу впечатление, она смеётся и вообще радуется жизни, своей 
красоте и успехам. Очень хороша, для меня даже слишком: на ней итальянский 
костюм «миранделло» – эластик на пуховой подкладке, который не купить и за мою 
годичную зарплату. Я выражаю восхищение цветом её лица, ямочками на щеках и 
улыбкой, но об этом ей говорят все, это ей наскучило, и она тонко уводит меня к 
вчерашнему происшествию, ей очень хочется узнать, действительно ли я обознался, 
то есть существует ли на свете другое, похожее на неё и столь же чарующее 
существо. Я рассказываю о споре с Ибрагимом, она снова смеётся, но без прежней 
жизнерадостности, несколько разочарованно: наверное, до сих пор никто не 
целовал её ради того, чтобы выиграть четыре шашлыка. Да, я сильно упал в её 
глазах, безусловно. Соорудив ироническую гримаску, она интересуется, только ли 
таким образом я зарабатываю на жизнь или у меня за душой есть ещё какое-либо 
занятие. Ну почему же, я ещё играю на бильярде и в преферанс, а если не везёт, 
то подношу вещи туристам и натираю паркет в отелях, в общем, денег хватает. Всё,
 со мной покончено, она оборачивается и машет рукой барбосам, изнывающим от 
нетерпения в своих креслах. Мои попытки возобновить беседу терпят крах, даже 
заманчивое предложение бесплатно съесть один из двух шашлыков, которые должен 
Ибрагим, остаётся без ответа. На промежуточной станции я откланиваюсь и через 
служебный вход иду на следующую канатку, барбосы вынуждены становиться в 
очередь и грозят мне кулаками. Прощай, любимая!
Кресло ползёт вверх в десяти метрах над склоном. Трасса на Актау первоклассная, 
не хуже, чем в Альпах, и я с удовлетворением отмечаю, что средний уровень 
любителей за последние годы заметно вырос. Вот совсем юная девочка лет 
пятнадцати, а катается минимум по первому разряду, и парнишка, который пытается 
её обогнать, совсем не плох. «Не сворачивай с трассы!» – ору я. Кивнул, 
послушался. Кого я не терплю, так это лихачей, чёрт бы их побрал! Половина бед 
на склонах – из-за них.
На верхней станции я захожу к спасателям и беру свои лыжи. Под ногами повсюду 
снег, а солнце жарит, девчонки катаются в купальниках – загляденье! До моего 
хозяйства отсюда метров триста по горизонтали, выше идти некуда, это вершина 
Актау – три тысячи шестьсот метров над уровнем моря, перепад высот до ущелья 
километр двести метров, есть где разогнаться, потешить душу и вывихнуть 
конечности. «Зачем напялили на себя столько одежд?» – негодующе спрашиваю у 
двух бронзовых красавиц, загорающих на соломенных креслах в бикини, и, не 
дожидаясь ответа, качу к себе.
Моё хозяйство – это щитовой домик из двух комнат с кухней, с довольно 
примитивной метеоплощадкой и скудным оборудованием: мы – практики и по 
совместительству сборщики первичного научного сырья. У дверей гордая вывеска: 
«Лавинная станция Гидрометслужбы» и бочонок с талой водой. Таких станций у меня 
две – вторая на Бектау, но там работы меньше, всего четыре лавины, да и те в 
стороне от трасс. Мой аппарат в ожидании начальства не тратит времени даром: 
Олег, задрав ноги на стол, читает детектив, Осман спит, а радист Лева слушает 
Окуджаву. Молодцы ребята, с такими горы можно своротить. «Не верьте, не верьте, 
когда над землею поют соловьи…» Я тоже люблю Окуджаву и с удовольствием бы его 
послушал в тысячный раз, но мне очень не нравится ночная сводка. С юго-запада 
идёт циклон, от которого я не жду ничего хорошего, ибо он имеет обыкновение с 
напористой наглостью переваливать через Главный Кавказский хребет. Чтобы 
окончательно испортить мне настроение, Лева подсовывает РД от коллег из 
Северной Грузии: там началась снежная буря. Я напоминаю ему об одном 
средневековом короле, который казнил гонцов, приносящих недобрую весть, и Лева 
с милой улыбкой сообщает, что на следующей неделе приезжает комиссия. Этого 
только мне и не хватало! Нужно срочно драить полы и приводить в порядок отчёты; 
чистота помещений и аккуратно подколотые бумаги вызывают у комиссии слёзы 
умиления. Сегодня же вечером сажусь за отчёт или, пожалуй, завтра. Отчёты лучше 
всего писать завтра.
– Полундра, чиф, – гудит Олег, отрываясь от детектива. – Быть снегопаду.
Олег у нас морской волк.
– Не лублю снегопад, – подаёт голос Осман. – Лублю солнца и дэвушки.
– А работать? – спрашиваю я.
– Нэ понымаю, – отзывается Осман. – Нэзнакомое слово.
– Молоток, – с уважением говорит Лева. – Гвозди бы делать из этих людей.
– Сейчас начнём, – соглашаюсь я. – Где остальные?