бутылка шампанского – на выбор). Позвав свидетелей и заранее торжествуя победу, 
он чмокнул губами и вытянул их в сторону великолепнейшей блондинки, лакавшей 
глинтвейн в обществе трёх здоровенных барбосов. Подумаешь, задача. С возгласом 
«Привет, Катюша!» я подошёл к блондинке, приложился к румяной щечке и 
растерянно развёл руками – ах, какая нелепая ошибка! Барбосы вскочили как 
ошпаренные, но я так чистосердечно ворковал, так сокрушался, что они, бормоча 
ругательства, отпустили меня подобру-поздорову. А блондинка, которая, как на 
грех, оказалась Катей, восхитительно смеялась (какие глаза, ямочки на щечках, 
зубки!) и с интересом мне позировала, явно поощряя на следующую попытку – в 
более подходящее время. Меня больше устраивали шашлыки: два я съел сразу, а два 
оставил про запас.
Сказочная погода – март, «бархатный сезон»! Безоблачное небо, щедрое солнце, 
ослепительно белые горы, зажавшие с двух сторон наше благословенное ущелье, – 
седьмой год здесь живу, а не устаю любоваться (в хорошую погоду, конечно, в 
плохую – глаза бы мои не видели этого унылейшего на свете пейзажа). Особенно 
хороши горы. Издали я даже Актау люблю, хотя на его склонах прописаны все мои 
пятнадцать лавинных очагов, в том числе и четвёртый, с которым у меня особые 
счёты. Впрочем, и остальные ко мне не очень расположены. Мама уверена, что при 
виде меня они настораживаются и ждут первого же неосмотрительного шага, чтобы 
сорваться и сломать ребёнку шею. Возможно, что так оно и есть на самом деле. 
Несмотря на мою трусливую бдительность – честное слово, я очень бдителен, так 
как испытываю подсознательную симпатию к своей особе, – они уже раз двадцать 
срывались с цепи, как собаки, готовые разорвать меня на части.
– Привет, Максим! – Это Ваня Кореньков, инструктор турбазы «Кёксу». За ним 
тянется хвост «чайников», как здесь называют новичков, ошалевших от солнца и 
перспектив. – Пошли с нами в «лягушатник», бесплатно кататься научу.
– Боюсь. – Я вжимаю голову в плечи. – Говорят, там ногу можно вывихнуть.
Новички, которые уже скоро выйдут из «лягушатника» на склоны, смотрят на меня с 
презрением. Они уже асы, они уже умеют тормозить «плугом» и по всем правилам 
падать. Они не понимают, как это такой большой человек, как инструктор, тратит 
время на разговоры со мной. А я завидую. Ещё из «лягушатника» не выползли, а 
снаряжение у иных – такое мне только снится. Особое негодование вызывает 
толстяк, который, как дрова, тащит на плечах великолепнейшие «россиньолы». Лет 
пять назад таких у сборной команды не было.
– Академик, – вполголоса докладывает Ваня, – похудеть желает.
Ну, академику «россиньолы» не жалко, пусть худеет на здоровье.
От моей квартиры до канатки с полкилометра, но иду я минут двадцать: на каждом 
шагу приятели, да и многие туристы знают меня в лицо, из года в год приезжают 
сюда в «бархатный сезон». За спиной слышу: «Тот самый… орудовец горнолыжный!» 
Это ещё ничего, я и не такое о себе слышал. В массе своей туристы к моей 
деятельности относятся с почти единодушным неодобрением, полагая, что я внедрён 
сюда для того, чтобы мешать им кататься на лыжах. Я – главное пугало ущелья 
Кушкол, самостраховщик и бюрократ, несговорчивейший на свете тип, который по 
велению левой ноги закрывает обкатанные трассы и срывает людям отпуск. Зато 
бармены меня обожают: когда трассы закрыты, в барах и ресторанах яблоку негде 
упасть – а куда ещё деваться, не сидеть же в номерах; нет бармена, который при 
виде меня радостно бы не осклабился и не передал нижайшего поклона уважаемой 
Анне Федоровне. Обожание это тем более искренне, что оно не стоит ни копейки, 
ибо к спиртному я испытываю непонятное барменам, но стойкое равнодушие.
А вот ещё одно исключение: ко мне с распахнутыми объятьями направляется человек,
 не имеющий к барменам никакого отношения. Помню, что научный работник, фамилию 
забыл.
– Максим Васильевич! – Я вежливо уклоняюсь от поцелуя, с мужчинами предпочитаю 
здороваться за руку. – Лиза, это Максим Васильевич!
Лиза, по всей видимости – жена (в Кушколе всякое бывает, откуда мне знать, что 
у них там в паспортах напечатано), подходит и сердечно благодарит. Я 
отмахиваюсь – пустяки, ваш муж… (и глазом не моргнула, наверное, в самом деле 
муж) и сам бы выбрался. Чёрта с два бы он выбрался, я его чуть ли не за шиворот 
вытащил из лавины, когда он уже ни бе ни ме не говорил. Вспомнил, Сенюшкин его 
фамилия, из Ташкента, дынями обещал завалить, но, как видно, потерял адрес. 
Лиза приглашает провести вечерок в ресторане, но я скромно отказываюсь: не пью.
– Вы – и не пьёте? – Да, не пью, мама не разрешает. И вообще не любит, чтобы я 
ходил в ресторан, там могут быть хулиганы. – Но вы такой большой, сильный… – 
Это только кажется, на самом деле в моём организме мало железа.
– Но, может быть, просто посидим, послушаем музыку, поближе познакомимся…
– Спасибо, очень некогда, как-нибудь в другой раз.
Всё, больше я этого Сенюшкина не спасаю: его жена не в моём вкусе, и я не желаю 
знакомиться с ней поближе.
На площади перед канаткой автобусы, личные машины, галдеж и столпотворение. 
Слева базар, где по дешёвке продаются свитера из козьей шерсти, справа две 
шашлычные, прямо по курсу две очереди на канатки. Первая, старая канатка у нас 
двухкресельная, а новая – однокресельная. На каждую стометровая очередь – 
выставка мод, а не очередь! Какие костюмы, лыжи, ботинки! Когда-то мы видели 
такие только в австрийских фильмах с Тони Зайлером, кумиром горнолыжников мира. 
Очень приятно смотреть, особенно когда эластик облегает стройную фигурку, тут 
бы и святой Антоний плюнул на свои обеты. Уверен, что в сезон по числу красивых 
людей на квадратный метр площади Кушкол занимает первое место в стране; во 
всяком случае – по числу красиво, со вкусом одетых людей. Попадаются, конечно, 
и потёртые житейскими бурями субъекты, но их скорее можно увидеть в барах и 
бильярдных, чем в очередях на канатку.