окружении подхалимов. На нём тысяч пять, не меньше.
– Так много? – сомневается Надя.
– Можем прикинуть: «россиньолы» с петухом на стреле – девятьсот рублей, ботинки 
«Саломоны», с креплениями три семёрки – супер! – семьсот рублей, итальянский 
эластик на пуху тянет на две с половиной, не меньше, плюс японские перчатки 
«Для красивых мужчин», палки, очки с двойными фильтрами…
– Ты обещал с ним поговорить, – напоминает Надя. – Может, спустимся и подойдём?
– В этом свитере и в штанах новочеркасской фабрики? Да товарищ Петухов и узнать 
меня не захочет!
Мы плывём по канатке, беседуя на эту тему. Мы завидуем, у нас никогда не будет 
такого снаряжения, у меня, во всяком случае; Надя – та, если пожелает, может 
продать машину, деньги на которую копила семь лет, а что могу продать я? 
Жулика? Осман за него готов выложить тысячу, да я этого сквернослова и за 
десять не отдам. Правда, мама всё собирается из каждой получки откладывать по 
десятке на лыжи ребёнку, но почему-то так получается, что к получкам мы выходим 
на нуле.
С горнолыжным спортом за какие-то пятнадцать – двадцать лет произошла 
удивительная метаморфоза: из обычного и ничем не примечательного он превратился 
в самый дорогостоящий и престижный. Монти Отуотер объясняет это переворотом в 
производстве лыж, одежды и, главное, бурным строительством подъёмников, что 
сделало склоны доступными широкой публике. Наверное, так оно и есть. Лыжи, на 
которых мы начинали, теперь и на пацанах не увидишь – дрова; лыжи нынче делают 
из пластика, с металлической окантовкой, для каждого вида троеборья и каждого 
состояния снега – разные; костюмы эластичные и на пуху, невесомо лёгкие, 
отталкивающие влагу и очень тёплые, а крепления – вообще верх совершенства: 
когда эл сует в них ботинок и тот с мгновенным щёлканьем закрепляется, лично я 
бледнею от зависти. Особенно хороши французские крепления, они почти что 
гарантируют от травм. Из-за чего чаще всего случаются травмы? Падая, ты 
катишься по склону, цепляя лыжами за снег и камни, – вот тебе и вывих, перелом 
ноги; а на тех креплениях мгновенно срабатывает автоматика, и лыжи отлетают. А 
двухслойные ботинки, снаружи жёсткие, пластиковые, а внутри из специального 
материала, принимающего форму ноги?
Так что дорогое снаряжение совсем не прихоть, без него нынче хороших 
результатов не покажешь, лучше в соревнования и не суйся. С таким можно 
позволить себе и скорость развить, какая раньше и не снилась (сто километров в 
час на скоростном спуске сегодня и середнячок сделает), и глубокий вираж 
заложить, и рискнуть на крутом склоне, а ведь вся прелесть горнолыжного спорта 
– именно в скорости и в риске, в неповторимом ощущении свободного скольжения, 
когда ты, не задумываясь, вписываешься в повороты, и тело твоё, будто 
запрограммированное, интуитивно выбирает лучший вариант!
– Хорошо идёт, – я уже так не сумею, – говорит Надя.
Лихой парнишка – да это же мой Вася Лукин! – обходит одного, второго… сейчас 
врежется!.. нет, проходит между двумя чайниками, как через ворота!.. поворот 
прыжком, ещё один через бугор – и в низкой стойке несётся вниз. Молодец Васек, 
хотя скорость развил не по чину, свободно мог вылететь на камни. Внизу его 
приветствуют овацией.
– Видишь? – торжествует Надя. – Пусть здесь встречают по одежке, зато провожают 
по классу!
Я согласно киваю. Настоящая, подлинная элита Кушкола – это спортсмен, 
мастерством которого любуются все, будь на нём даже стираный тренировочный 
костюм и взятые напрокат самые обыкновенные лыжи.

* * *

Надя катается и загорает, а мы с ребятами осматриваем шурфы, куда заложен в 
ящиках аммонит. Детонаторы Осман поставит в последний момент. В три часа дня 
канатка прекращает работу, склоны опустеют – и прощай, четвёртая, до нового 
снегопада.
К нашему возвращению Лева кладёт на стол сводку погоды: синоптики снова обещают 
циклон, третий раз за неделю, чёрт бы их побрал, ветродувов! Общее мнение – не 
верить, тем более что в прогнозе имеется любимое словечко всех синоптиков: 
«возможен». Чтобы я не передумал, Олег торопливо докладывает, что научное 
оборудование к спуску четвёртой готово. Там, внизу, где при сходе лавины 
образуется лавинный конус, мы установили стальную мачту с датчиками, которые по 
замыслу должны фиксировать силу удара лавины. Замысел сам по себе превосходный, 
но датчики никуда не годятся, и большее доверие я испытываю к гениальному 
изобретению Олега: к трёхдюймовой доске, в которую шляпкой всобачен гвоздь. 
Лавина бьет по доске, острие гвоздя вонзается в специальную подставку, и в 
зависимости от глубины, на которую оно вонзилось, определяется сила удара. 
Изобретение, достойное нашего термоядерного века.
Вместе с Хуссейном, за которым я послал Рому, приходит Измаилов, начальник 
канатной дороги. Ему нужна бумага, в которой будет написано, что взрывом не 
повредит опоры и трассы. «Финансовый план! – важно задрав палец, поясняет он. – 
Я нэ перестраховщик, лавина – твоё дело, план – моё дело, пиши бумагу». У меня 
даже во рту становится противно – так не хочется сочинять эту бумагу. В прошлом 
году, взрывая четвертую, мы переборщили с аммонитом и изуродовали трассу 
специального слалома – как раз за неделю до первенства «Буревестника». Ну, к 
первенству трассу восстановили, но нас долго клеймили и осыпали мусором, и, что 
хуже всего, Измаилов приказал лавинщиков бесплатно не поднимать – пусть платят 
деньги. Тогда ещё Мурат Хаджиев меня любил и приказ отменил, но предупредил,