Я уже оделся, умылся, накормил Жулика, а нервы никак не успокоятся. Когда мне 
снятся такие сны, что-то должно произойти – так уже бывало. Ерунда, конечно, но 
я человек суеверный, сон просто так не приходит. Надо будет рассказать Наде, 
она любит проникать в моё подсознание.
Мама ушла на работу, а мы с Надей завтракаем. Я ворчу, я не выспался, мне 
надоел овощной сок и не лезет в рот каша, но претензий Надя не принимает.
– Мне велено позвонить и доложить, всё ли ты съел, – шантажирует она. – К тому 
же тебе нужны силы, чтобы натереть паркет в номере 89 гостиницы «Актау».
– Какой, к чёрту, паркет? – тупо переспрашиваю я.
– Пр-рохвосты! – врывается Жулик. – Смени носки!
За такие штучки положено десять минут строгой изоляции – на клетку 
набрасывается халат.
– До чего у тебя глупый вид, – смеётся Надя. – Выдаю тайну: записка с этой 
милой просьбой подписана К.
– Ах паркет. – Я вспоминаю, как втирал Катюше очки. – Там не сказано, что 
обязательно сегодня?
– Спроси у мамы, – советует Надя, – она собиралась зайти в номер 89 и уточнить.
– Ну, тогда всё в порядке, – успокаиваюсь я, – мама обо всём договорится. Какие 
планы?
– Мы же собирались прокатиться в Каракол.
Каракол – это наш райцентр, на сегодня я планировал осмотреть склоны вдоль 
шоссе.
– А не хочешь открыть сезон? Давай сначала махнём на Актау.
– С удовольствием.
Надя звонит маме и докладывает, а у меня из головы не выходит сон. Эту историю, 
происшедшую ещё тогда, когда я делил свои страсти между горными лыжами и 
альпинизмом, я во всех подробностях рассказывал Высоцкому. Он сидел здесь, 
напротив меня, его лицо было непроницаемо, челюсти крепко сжаты, и, помню, мне 
вдруг почудилось, что он не просто меня слушает – он вместе с нами участвует в 
восхождении, идёт в одной связке! Мы шли к вершине втроём – со мной были два 
крепких разрядника из альплагеря, Сергей и Никита, – шли по гребню, а по пути 
натолкнулись на довольно серьёзного «жандарма» (скальное образование, вроде 
башни). Направо обрыв, налево ледник – и крутой, так что «жандарма» никак не 
миновать. Одолели его за час с гаком, а вершина – в тумане, фен задул, тёплый 
ветер. В таких случаях положено возвращаться: когда в горах резко теплеет, 
лавины становятся на «товсь». Но снова карабкаться через «жандарма» не хотелось,
 и мы стали спускаться по леднику – быстрее и легче. Ледник подходящий, метров 
четыреста, сверху слой сырого снега, кошки еле впиваются в лёд. Техника здесь 
незамысловатая: страхуем друг друга, клюв ледоруба – в лёд, ноги – в разворот, 
и пятимся вниз. И спустились бы благополучно, сто раз так ходили, да фен сделал 
своё чёрное дело. Вдруг слышу крик Никиты: «Держись!» – сверху, набирая 
скорость, летит лавина. Впились в лёд кошками, ледорубами, сжались в комок, а 
лавина идёт сквозь нас, нарастает, нарастает! Сорвало Сергея, нас за ним – и 
понесло вниз всех троих, неуправляемых. Успел увидеть справа широкую трещину, 
погоревал долю секунды, что не увижу маму, и тут лавина затормаживает, 
затормаживает и мягко так, как мешки с мукой, перебрасывает нас через трещину – 
слезай, приехали! Побитые, помогли друг дружке подняться, проверили кости – 
целехоньки, и прикинули: метров триста несло нас по леднику…
Точно помню, Высоцкий ничего не спрашивал об ощущениях – он сам их пережил во 
время рассказа! А потом задумчиво, будто про себя: «Странный вид спорта – 
единственный, где победителям не аплодируют». Я тогда ещё возразил: часто 
бывает, что победителей вовсе нет, одни побеждённые, и привёл пример с гибелью 
женского отряда на пике Ленина, когда они замерзали, а мужчины в нижнем лагере 
сходили с ума: ураганный ветер, в двух шагах ничего не видно, а чтобы 
попытаться выручить, нужно лезть на отвесную стену…
Надя слушает, кивает – видимо, мама даёт ценные указания, – а я нетерпеливо жду.
 Мне как-то тревожно, кожу холодит предчувствие. А ведь на небе ни облачка, 
ветви деревьев не колышутся, всё спокойно… Оболенский в таких случаях внушал: 
«Верь сводке погоды, но доверяй – интуиции. Будь особенно бдителен, когда всё 
хорошо и нет поводов для тревоги».
У нас слишком долго всё хорошо!
Я рассказываю про сон Наде. Она сочувственно слушает – историю с ледником она 
не знала, – проницательно на меня смотрит и начинает проникать в моё 
подсознание. Первая мысль – поверхностная: уж не намылился ли я в горы? Вряд ли,
 подумав, решает она, с горами кончено, на мало-мальски подходящее восхождение 
меня не возьмут – давно потерял форму, одна акклиматизация перед штурмом, 
скажем, семитысячника потребует месяца. Отбросив горы, Надя вдруг возвращается 
к вчерашнему вечеру, к моему разговору с Хуссейном за чашкой кофе. В огромном, 
площадью в сотню гектаров лавиносборе четвёртой лавины скрывается снежная доска,
 из-за которой Хуссейн плохо спит: видит наяву, как на неё закатываются лихачи. 
Я просил его поставить между туристской трассой и четвёртой лишний десяток 
флажков, а Хуссейн разгорячился: «Волк не пойдёт туда, где флажки, волк 
понимает, а человек не понимает, и ты не понимаешь, что не флажки нужны, а 
лавину спустить!»
Отталкиваясь от этого разговора, Надя выстраивает цепочку: вечером, вернувшись 
домой, мы смотрели французский фильм «Смерть проводника» – главный герой фильма 
погибает в лавине – моя лавина на леднике – альпинистам не аплодируют – 
горнолыжники, наоборот, обожают показуху – Хуссейн боится, что они сорвут 
четвертую, – этого же в глубине души боюсь и я, недаром я вздрогнул, когда 
раздался телефонный звонок (мама интересовалась, не забыл ли я накормить