Одновременно в бочках грели соляр. Как только масляный насос начинал гнать 
масло в систему, разжижённый соляр перекачивали в топливный бак и запускали 
двигатель.
Кончали с одним тягачом, переходили к другому. На все это уходило четыре-пять 
часов, а иногда и больше. Однажды так и не смогли запустить двигатели двух 
машин и сутки простояли.
Медленно, с надрывом, но шли, километр за километром. Останавливались часто: у 
одного тягача летели пальцы, у другого дюриты, у третьего лопалась серьга 
прицепного устройства. Поморозились на холоде, на котором ни один человек до 
сих пор не работал, ни один, потому что даже восточники в такие морозы выходят 
из дому лишь на двадцать – тридцать минут. Но шли: жизнь можно было сохранить 
только в движении.
Впереди – флагманская «Харьковчанка» с двумя цистернами на санях, самая большая 
и мощная машина в Антарктиде. Высоко над ней развевался красный флаг. За 
рычагами сидел Игнат Мазур, а Борис Маслов «играл в морзянку» – тянул из 
Мирного тонкую эфирную ниточку.
В штурмане же покамест нужды не было: поезд шёл по колее.
Следом вёл тягач с жилым балком Давид Мазур, за ним с камбузом на борту 
двигался Василий Сомов. Хозяйничал на камбузе Петя Задирако, помогал ему доктор 
Алексей Антонов.
Тягач, в кабине которого сидели Валера Никитин и Тошка Жмуркин, называли 
«неотложкой»: в его кузове был смонтирован кран со стрелой, в ящиках находились 
всякого рода запчасти – стартеры, генераторы, прокладки, форсунки, подшипники и 
прочее. На предпоследнем тягаче со вторым жилым балком шёл Ленька Савостиков, а 
замыкал поезд Гаврилов, тянувший сани с хозяйственным грузом.
Итого шесть машин и десять человек.
Шли друг за другом, соблюдая дистанцию в десять – пятнадцать метров. Колея была 
полуметровая, хорошо заметная. В центральных районах Антарктида скупа на осадки,
 снега выпадает немного, и колею обычно не заносит – к счастью, потому что снег 
здесь слабой плотности и рыхлый, в нём ничего не стоит завязнуть: первопроходцы,
 которых Алексей Трёшников вёл во Вторую антарктическую экспедицию к Востоку, 
хлебнули горя на этом участке.
По расчёту, прикидывал Гаврилов, до Комсомольской остаётся километров тридцать. 
К утру доползём, если ничего не произойдёт. Походы, размышлял он, бывают 
удачные и неудачные. Лёгких походов Гаврилов не помнил, но удачные случались. 
Поломки, ремонты, пурга – без этого, конечно, не обходилось, однако шли весело, 
с улыбкой. А в другой раз все восставало против тебя: и природа и техника. И 
поход получался мучительный. «В аварии всегда виноват командир корабля», – 
вспомнил Гаврилов афоризм своего друга, полярного лётчика Кости Михаленко. Если 
брать по большому счёту, то Костя, конечно, прав. Виноват командир, в данном 
случае он, Гаврилов. Виноват во всем! И в том, что вышли так поздно (в 
разгрузку спать нужно было меньше!), и в том, что солярка загустела (кому на 
слово поверил? Синицыну!), и в том…
Гаврилов резко затормозил, открыл дверцу и пустил ракету: из-под балка на 
тягаче Леньки Савостикова выбивалось пламя.



ПОЖАР

Языки пламени, подгоняемые боковым ветерком, охватили всю левую стенку балка и 
подбирались к крыше. Несколько походников вгрызались лопатами в снег и бросали 
в огонь рыхлые комья, а Гаврилов и Сомов, задыхаясь от едкого дыма, откручивали 
болты, которыми балок был закреплён в кузове тягача.
– Батя, газ взорвётся! – бросая лопату, крикнул Маслов.
– Трос, быстрее! – заорал Гаврилов. – Ленька, вон из балка!
Из тамбура один за другим вылетели два спальных мешка, вслед за ними выпрыгнул 
и начал бешено вертеться на снегу Ленька Савостиков, сбивая огонь с 
промасленной, заляпанной соляром одежды.
– Трос… Мигом!..
Братья Мазуры дотащили и подцепили к торцу балка тяжёлый танковый трос. В 
кабине тягача Савостикова уже сидел наготове Тошка, за рычагами гавриловского – 
Никитин.
– Р-разом! Тягачи рванули в противоположные стороны, и пылающий балок с 
грохотом рухнул на снег.
– Ложись! – взревел Гаврилов. – Куда?! Назад! Последнее относилось к Леньке, 
который в дымящейся куртке ринулся к опрокинутому набок балку и стал 
лихорадочно срывать принайтованные к крыше ящики и мешки о продовольствием. 
Гаврилов подскочил к Леньке, ухватил его за руку и поволок в сторону.
– Ложись!
Взрыв, бурная вспышка пламени, и ночную темень прорезали тысячи разноцветных 
звёзд: это взлетел на воздух баллон с пропаном и ящик с ракетами.
– Хорош фейерверк! – вскакивая, сострил Тошка, но Сомов дёрнул его за ногу, и 
Тошка упал.
Ещё два взрыва, и над головами походников со свистом пролетели куски дерева и 
осколки разорванной стали.
– Дундук! – зло выдавил Сомов, прижимая Тошкину голову к снегу.
Ещё мгновение, и разнесло последний баллон. Больше взрываться было, нечему.
На том месте, где лежал балок; дымилась глубокая чёрная яма. Вокруг неё 
столпились походники. Из-под укутавших их лица подшлемников вырывались клубы