очень ищет знакомства с
вами. Вот видите, его даже в вашем списке нет.
   - Расскажите о нем поподробнее, -  заинтересовался  Фролов,  все  еще
глядя осуждающими, невеселыми глазами на своего помощника.
   Либерзон немного помолчал, собираясь с мыслями, от напряжения у  него
шевелились губы, брови и ресницы -  какая-то  огромная  сила,  казалось,
привела его всего в движение. Либерзон глубоко вздохнул и продолжил:
   - Вот я вам называл Сараева. Этого знает весь Киев. Да что Киев!  Вся
империя... простите, Россия! А Лев Борисовичон не броский.  У  него  был
всего лишь один небольшой магазин. И еще сын  -  горький  пьяница.  Это,
знаете, такая редкость в еврейской семье. Сейчас он где-то не то у Дени-
кина, не то у Колчака. Но это так, между прочим... Так вот, Лев  Борисо-
вич не поставлял кольца и ожерелья двору его императорского  величества,
ничем особенно не выделялся среди других ювелиров. И если бы мне в  свое
время не довелось у него работать, я бы тоже не знал, какими  миллионами
он ворочал... Думаю, что и сейчас у него денег чуть побольше, чем у  вас
в карманах галифе и еще в киевском казначействе.
   Фролов и Красильников многозначительно переглянулись.
   - Где он живет? - опять не утерпев, спросил первым Красильников.
   - А все там же, где и жил. Большая Васильковская, двенадцать. Все там
же... - с бесстрастным спокойствием отозвался ювелир.
   Повезло Мирону на этот раз. Едва пришел в Харьков, не успел еще отой-
ти от страха, не успел отоспаться, как ему велели опять собираться в до-
рогу. И не куда-нибудь - в Киев.
   Еще месяц назад ему было все равно куда идти, куда ехать.  А  сейчас,
после того как снова увидел Оксану, что-то перевернулось в его сердце...
С нетерпеливой радостью отправился он по знакомой дороге. Шел  не  один.
Сопровождал какого-то важного и молчаливого чина.
   На окраинах Куреневки он оставил своего спутника в  какихто  развали-
нах, а сам торопливо отправился к дому Оксаны. Прокрался к калитке,  ос-
торожно шагнул в маленький, обсаженный цветущими подсолнухами двор,  ог-
ляделся вокруг, прислушался к тишине. Было тихо-тихо... И Мирон  успоко-
ился.
   Прогремев щеколдой. Мирон вошел в сумрак сеней, и тотчас  из  горницы
выглянула Оксана, одетая по-домашнему, в ситцевый  сарафан,  простоволо-
сая, властная и притягательная. Передник подоткнут, руки - в тесте.  Ос-
тановилась, недружелюбно нахмурилась. Мирон тут же сник, будто его в од-
ночасье сморила страшная, нечеловеческая усталость. Движением  просящего
стянул с головы картуз, провел им по потному, побитому оспой лицу.
   - Мирон? - не выказав ни радости, ни удивления, с  отчужденной  уста-
лостью тихо спросила Оксана. Если бы ее сейчас спросить, каков он собой,
Мирон, - высокий или низкорослый, со шрамами на лице или нет, -  она  бы
затруднилась ответить, потому что забыла всех других людей,  кроме  Пав-
ла... Больше всего она боялась, что проснется однажды и не вспомнит, ка-
ким был Павло - ни единой черточки... И тогда, значит, она его  потеряет
во второй раз и он, живой до сих пор в ее сердце, я  вправду  станет  на
веки вечные мертвым...
   Осадчий бессильно прислонился к дверному косяку и выдохнул:
   - Я, Ксюша! - и быстро, словно хотел разом высказать все наколенное в
душе, заговорил: - А я загадал... я загадал... слышь,  Ксюша,  еще  там,
фронт когда переходили... подумал: ежели днем попаду к тебе и тебя  зас-
тану - к счастью, значит, к счастьицу. - И вздохнул счастливо.  -  И  ты
вот - дома!
   Оксана по-прежнему стояла не двигаясь, даже не шелохнувшись, в безра-
достном оцепенении, стояла, не пропуская его в горницу.
   И тогда он тяжело шагнул к ней, схватил за руки выше кистей, порывис-
то наклонился к ней. Но она, налитая враждебной, непримиримой силой, тут
же отстранилась.
   - Зачем ты... ко мне? - выдохнула она горько. - Не надо!  Не  жена  я
тебе... Домой иди!..
   И, сразу обессилев от страха совсем ее потерять, Мирон беспомощно от-
пустил ее руки.
   - Не гони меня, Ксюша! - горячо забормотал он. - Ежели бы тебя  здесь
не было, на той стороне остался...
   Она молчала. Слова Мирона никак не могли достать ее  сердца.  Выгнать
его? Что-то мешало ей сделать это, навсегда закрыть перед ним  дверь.  С
детства знают друг друга, всегда жалела его. А теперь в чем его вина пе-
ред ней? Что не уберег Павла? Что горькую весть принес? А если  не  смог
уберечь? Не сумел промолчать... Выходит, нет вины, это боль ее виновата,
боль и горе ее. Да не все ли равно - пусть уходит,  пусть  приходит,  ей
все одно...
   Мирон вдруг всполошился - он вспомнив об ожидающем его  в  развалинах
спутнике, просительно заговорил:
   - Я не один пришел... С человеком... Ты на стол собери  чего.  И  вот
это припрячь. - Он суетливо полез в карман,  выволок  небольшой  узелок,
хотел вложить его насильно Оксане в руки, но передумал - добро надо  по-
казывать лицом - и стал так же суетливо разворачивать. - Ты погляди, что
здесь?.. Гляди! на развернутой тряпице лежали, сверкая тяжелыми золотыми
отблесками, - кольца, кресты,  отливали  желтизной  и  казенной  синевой
царские червонцы.
   - Все тебе! Бери! - возбуждаясь от вида золот