обытий  Ковалевский  не
понимал, лишь смотрел с ужасом, как отразились эти события на сражающей-
ся на германском фронте армии. Весь ее огромный организм, хоть и имевший
неполадки, но все же действующий и повинующийся, вдруг  стал  на  глазах
разваливаться.
   Уставшая до предела армия рвалась домой. Толпы  дезертиров.  Митинги.
Солдатские комитеты. Он жил тогда с ощущением  неотвратимой  катастрофы,
ибо то, на что он потратил всю свою жизнь, становилось  бесцельным,  не-
нужным.
   Потом, после октября семнадцатого года, когда  открылась  возможность
снова действовать, он сделал выбор и до сих пор  считал  его  правильным
хотя  бы  потому,  что  этот  выбор  являлся,  по  мнению  Ковалевского,
единственным, ради чего стоило еще жить и бороться...
   Задрожали зеркальные стекла салон-вагона. Два паровоза, почти скрыва-
ясь в облаке пара, протащили мимо тяжелый воинский состав.  С  тормозных
площадок с любопытством смотрели на окна часовые.
   Расстегнув воротник мягкого кителя, Ковалевский сел за стол  и  начал
просматривать бумаги. Чем больше он вчитывался в  них,  тем  еще  больше
раздражался: в приемной опять напутали, подсунув командующему  вместе  с
безусловно важными документами какую-то малозначимую чепуху. Вначале  он
с привычной тщательностью военного человека пытался вдумываться в ненуж-
ные письма и рапорты, но вскоре отбросил карандаш и позвонил.
   Бесшумной тенью возник в салоне молодой  подпоручик  с  адъютантскими
аксельбантами. Светло-зеленого офицерского сукна китель ладно  охватывал
его фигуру. Поблескивали сапоги с модными острыми носками. Смешливое ли-
цо было по-юношески свежим.
   - Слушаю, ваше превосходительство!
   - Что вы принесли мне, Микки? - спросил Ковалевский, с трудом сдержи-
вая гнев. - Или полагаете, что дело командующего заниматься этим  бумаж-
ным ворохом? - Он оттолкнул на край стола толстую папку с бумагами.
   Покраснев от волнения, младший адъютант смотрел  на  своего  генерала
глазами столь преданными и незамутненными  раздумьем,  что  Ковалевскому
тут же и расхотелось продолжать разнос: как настойчивость  дрессировщика
не превратит болонку в бульдога, так и начальственный гнев бессилен  пе-
ред бестолковщиной младших адъютантов. За долгие годы своей военной жиз-
ни Ковалевский свыкся, что такие не в меру  жизнерадостные,  розовощекие
адъютанты являются неотъемлемой частью любого штаба,  как  мебель...  "И
прозвища у них всегда какие-то уменьшительные,  -  подумал  Ковалевский,
глядя на младшего адъютанта. - Микки... - И повторил про себя еще раз: -
Мик-ки!.. Черт знает что!"
   И произнес вслух уже не грозно, а скорее ворчливо:
   - Потрудитесь унести эти бумаги. Передайте их в штаб...
   Еще четыре дня назад Ковалевский меньше всего задумывался о значимос-
ти хорошего адъютанта в своей работе. Он был  доволен  исполнительностью
неназойливого и умелого капитана Ростовцева. Но  достаточно  было  этому
винтику выпасть из отлаженного штабного механизма,  как  отсутствие  его
нарушило весь ход работы командующего.
   Несколько дней назад Ростовцев и приезжавший в штаб  полковник  Львов
выехали за тридцать - верст в полк. С тех пор о них не было никаких  из-
вестий.
   Если отсутствие адъютанта причиняло  Ковалевскому  ряд  видимых  неу-
добств, то исчезновение полковника Львова тревожило его совсем  по  иной
причине. Ковалевский прикрыл глаза, и тут же встал  пред  ним,  юноша  с
тонкими чертами худощавого лица - надежный товарищ по юнкерскому училищу
Михаил Львов... Служебные дороги у них разошлись, жизнь, правда, сталки-
вала их иногда в своей круговерти, по тут же разбрасывала опять - до но-
вой встречи. Но независимо от этого они считали  себя  друзьями  и,  чем
дальше, тем охотнее встречались: наверное, это воспоминания о  юношеских
днях - пусть наивные, но обязательно дорогие - тянули их друг  к  другу.
Но так было до тех пор, пока в восемнадцатом они не встретились в  одной
армии. Постоянная близость притупила радость встреч. В  суматохе  будней
Ковалевский все реже и реже думал о нем... И вот  теперь,  когда  угроза
потери товарища своей юности нависла со всей неотвратимостью, он  понял,
как необходима была ему эта светлая дружба. Вдруг вспомнил, что  никогда
не задумывался о причинах, изза которых отстал от него в чинах безуслов-
но одаренный Львов, и с запоздалым возмущением  увидел  в  том  огромную
несправедливость. Продолжая вспоминать о Львове, он, с великодушием  ис-
тинно сильного человека, наделял друга теми многочисленными достоинства-
ми, какими тот, быть может, никогда и не обладал...
   Нерешительное покашливание у двери прервало раздумья Ковалевского. Он
поднял глаза и увидел младшего адъютанта.
   Забыл отпустить?..
   - Идите, Микки! И вот что...
   Стук в дверь прервал его.
   - Разрешите, ваше превосходительство? - В салон, твердо ступая, вошел
подтянутый, выше среднего роста, с коротко подстриженной острой бородкой
на желтоватом лице, полковник Щукин.
   - А я, представьте, только хотел просить  вас.  Проходите,  садитесь,
Николай Григорьевич. - Ковалевский показал на кресло возле стола.
   Неслышно притворив за собой дверь, исчез Микки. Проводив  его  взгля-
дом, Щукин неторопливо уселся на предложенное ем