ь послал вам удачу, -  посвоему  поняла
тост Кольцова Софья Николаевна. - С моей легкой руки через линию  фронта
благополучно перешло уже сорок два человека... Завтра в  одиннадцать  вы
выедете поездом до Демурино. Пропуска уже заготовлены...
   - Фальшивые? - поинтересовался Волин.
   - Какая вам разница?! - обидчиво поджала губы Софья Николаевна. -  По
моим пропускам еще ни один человек не угодил в Чека.
   - Вы думаете, нам будет легче от сознания, что мы первые  окажемся  в
Чека с  вашими  пропусками?  -  с  язвительной  озабоченностью  произнес
Кольцов, всем своим видом показывая, что опасается за ненадежность доку-
ментов.
   - Пропуска настоящие! - успокоила офицеров хозяйка...
   Она подробно рассказала, кого и как отыскать в Демурино и как  дальше
их поведут по цепочке к линии фронта.
   Рано утром огородами и пустырями она проводила их до вокзала,  дожда-
лась, пока тронулся поезд, и еще долго махала им рукой.
   Поручик Дудицкий неожиданно растрогался и  даже  смахнул  благодарную
слезу.
   А Кольцов в самое последнее мгновение среди толпы  провожающих  успел
выхватить взглядом сосредоточенные лица Красильникова и Фролова. Они  не
смотрели в его сторону - это тоже страховка, - хотя и приехали в  Очере-
тино вместе с ним и теперь пришли на вокзал удостовериться, что все идет
благополучно... Кольцов понимал, им хочется проститься,  но  они  только
сосредоточенно курили. Лишь на мгновение взгляд Краснльникова задержался
на нем - и это было знаком прощания...
   Обсыпая себя угольной пылью, поезд двигался медленно, точно  страдаю-
щий одышкой старый, больной человек. Подолгу стоял на станциях - отдува-
ясь и пыхтя, отдыхал, - и тогда его остервенело осаждали люди с мешками,
облезлыми чемоданами, всевозможными баулами.  Они  битком  набивались  в
тамбуры, висели на тормозных  площадках.  Станционная  охрана  бессильно
стреляла в воздух, однако выстрелы никого не останавливали - к ним  при-
выкли. Казалось, что вся Россия, в рваных поддевках и сюртуках, в  заду-
бевших полушубках и тонких шинельках, снялась с насиженных мест и заспе-
шила сама не зная куда": одни - на юг, поближе к хлебу, другие - на  се-
вер, дальше от фронта, третьи и вовсе метались в поисках невесть чего...
   Мимо поезда тянулась продутая суховеями,  унылая,  полупустая  степь,
тщетно ожидавшая уже больше месяца дождя. Но дождя не было. Сухое, нака-
ленное небо дышало зноем,  проливая  на  землю  лишь  белый  сухой  жар.
Кое-где стояли низкорослые и редкие, с пустыми колосьями, хлеба. Вызрели
они рано: в середине мая - слыханное ли дело! - зерно уже  плохо  держа-
лось в колосе и, сморщенное, жалкое, просыпалось на землю.
   Степь поражала малолюдством. Лишь кое-где  Кольцов  замечал  мужиков,
словно нехотя машущих косами. Косилок вовсе не было. Видно, даже  старые
и хромые лошади были заняты на войсковых работах.
   Кольцов стоял на площадке вагона и курил.
   - Слышь-ка, парень, оставь покурить, - попросил бдительно сидящий  на
узле небритый дядька с мрачно Сросшимися бровями.
   Кольцов оторвал зубами конец цигарки и протянул дядьке окурок.
   Устало стучали колеса. В вагоне было душно, пахло карболкой, потом  и
овчинами. На полках и в проходах густо скучились люди. Сидели  и  лежали
на туго набитых наторгованной рухлядью мешках, на крепко сколоченных  из
толстой фанеры чемоданах. Жевали хлеб. Дымили самосадом. Лениво  перего-
варивались, Кольцов слышал отрывки чужих разговоров - ему было интересно
знать, о чем думают люди, к чему стремятся, как пытаются  разобраться  в
сложных событиях гражданской войны. В дороге человек  обыкновенно  любит
пооткровенничать; даже те, кто привык отмалчиваться, в дороге  бросаются
в спор.
   - Мени уже все одно какая власть, остановилась бы только, - жалея се-
бя, выговаривала наболевшее баба с рябым, простоватым лицом и  в  мужиц-
ких, не по ноге, сапогах. - Я вже третий день на оцэй поезд сидаю. Може,
батько вже и помэр...
   Было странно слышать, что кто-то сейчас, в такое время,  может  поми-
рать своей собственной смертью, и люди отводили от  женщины  равнодушные
глаза.
   В другой компании дядька в чапане под ленивый перестук колес  певучим
голосом рассказывал соседям про  свои  мытарства,  а  выходило,  что  не
только про свои - про общие.
   - Кажду ночь убегаем из свово хутора в степь. То архангелы - трах-та-
рарах! - набегут верхами, то Маруся - горела бы она ясным огнем! - прис-
качет, то батька Ус припожалует. А теперь еще и  батька  Ангел  в  уезде
объявился.
   - Ну и с кем же они войну держат? - поинтересовался  разговором  про-
толкавшийся поближе мужик со сросшимися бровями.
   Павел, прислонясь к двери, слушал: разговор  поворачивался  на  самое
главное - как жить теперь крестьянину, какой линии держаться.
   - Бис их знает, - признался разговорчивый дядька в чапане,  и  в  его
голосе прозвучала уже не жалоба, а ставшая равнодушием  обреченность.  -
Скачут по полю, пуляют друг у дружку, а хлеба им дай, сала им дай, само-
гону дай и конягу тоже дай. Скотину всю повыбили, хлеб вон на корню  го-
рит, осыпается...
   - Беда, беда, - качнул гол