езными крышами, прилепившиеся к склонам
холма или рассеянные  среди  рытвин.  Над  этой  картиной  разрушения  стоял
неумолчный шум, так как дальше, вверх по течению, были на реке пороги. Люди,
большей частью чернокожие  и  нагие,  копошились,  словно  муравьи.  В  реку
врезалась дамба. Иногда ослепительный солнечный свет словно смывал  всю  эту
картину.
     - Вот где помещается  ваша  фирма,  -  сказал  швед,  указывая  на  три
деревянных казарменного вида строения на склоне утеса.  -  Я  отправлю  туда
ваши веши. Четыре сундука? Отлично. До свидания.
     Я наткнулся на  котел,  лежавший  в  траве,  потом  разыскал  тропинку,
которая вела на холм. Она извивалась, уступая место каменным глыбам, а также
маленькой железнодорожной вагонетке,  перевернутой  колесами  вверх.  Одного
колеса не было. Вагонетка казалась  мертвой,  похожей  на  скелет  какого-то
животного. Я нашел отдельные части машины и сваленные  в  кучу  заржавленные
рельсы. Слева группа деревьев отбрасывала тень, и там  как  будто  двигались
темные предметы. Я приостановился; тропинка была крутая. Справа затрубили  в
рог, и я увидел бегущих чернокожих. Раздался заглушенный  гул,  удар  сотряс
землю, облако дыма поднялось над утесом, и тем дело и кончилось.  Вид  скалы
нимало не изменился. Они прокладывали железную дорогу. Утес нисколько им  не
мешал, но, кроме этих бесцельных взрывов, никакой работы не производилось.
     За  моей  спиной  послышалось  тихое  позвякиванье,  заставившее   меня
оглянуться. Шестеро чернокожих гуськом  поднимались  по  тропинке.  Они  шли
медленно, каждый нес на голове небольшую корзинку с  землей,  а  тихий  звон
совпадал с ритмом их шагов. Чер ные тряпки были обмотаны вокруг их бедер,  а
короткий конец тряпки болтался сзади, словно хвостик. Я мог  разглядеть  все
ребра и суставы, выдававшиеся, как узлы на веревке. У каждого был  надет  на
шее железный ошейник, и все они были соединены цепью, звенья которой  висели
между ними и ритмично позвякивали. Новый взрыв и гул,  донесшийся  с  утеса,
напомнили мне военное судно, обстреливавшее берег. То был такой Же  зловещий
шум, но при самой пылкой фантазии нельзя было назвать этих людей врагами. Их
называли  преступниками,  и  оскорбленный   закон,   подобно   разрывающимся
снарядам, явился к ним, словно необъяснимая тайна, с моря. Тяжело дышали эти
худые груди, трепетали раздутые  ноздри,  глаза  тупо  смотрели  вверх.  Они
прошли на расстоянии нескольких дюймов от меня, не глядя в  мою  сторону,  с
невозмутимым, мрачным равнодушием, свойственным несчастным дикарям. За этими
первобытными созданиями  уныло  шествовал  один  из  обращенных  -  продукт,
созданный новыми силами. Он нес ружье, которое держал за середину ствола. На
форменном его кителе не хватало одной пуговицы. Заметив на  тропинке  белого
человека,  он   торопливо   вскинул   ружье   на   плечо.   То   была   мера
предосторожности: издали все белые похожи друг на друга, и он не мог решить,
кто я такой. Вскоре он успокоился,  лукаво  ухмыльнулся,  показывая  большие
белые зубы, и бросил взгляд на  вверенное  ему  стадо,  словно  обращая  мое
внимание на свою высокую миссию. В конце концов, я тоже  участвовал  в  этом
великом деле, требовавшем проведения столь благородных и справедливых мер.
     Вместо  того  чтобы  подняться  на  холм,  я  свернул  налево  и   стал
спускаться. Мне хотелось, чтобы скрылись из виду эти люди, которых  вели  на
цепи.
     Как вам известно, меня  нельзя  назвать  особенно  мягкосердечным:  мне
случалось наносить удары и защищаться. Я отражал  нападение,  а  иногда  сам
нападал - что является одним из способов защиты, - не особенно  размышляя  о
ценности той жизни, на которую я посягал. Я видел демона  насилия  и  демона
алчности, но, клянусь небом, то были сильные, дюжие, красноглазые демоны,  а
распоряжались и командовали они людьми - людьми, говорю вам! Теперь же, стоя
на склоне холма, я понял, что в этой стране, залитой  ослепительными  лучами
солнца, мне  предстоит  познакомиться  с  вялым,  лицемерным,  подслеповатым
демоном хищничества и холодного безумия. Каким он мог быть коварным, я узнал
лишь несколько месяцев спустя на расстоянии  тысячи  миль  от  этого  холма.
Секунду я стоял устрашенный, словно мне дано было предостережение. Наконец я
стал спускаться с холма, направляясь к группе деревьев.
     Я обошел огромную яму, вырытую неведомо для чего на склоне  холма.  Это
была  не  каменоломня  и  не  песочная  яма,  а  просто  дыра.  Быть  может,
существование   ее   объяснялось   филантропическим    желанием    придумать
какое-нибудь занятие для преступников. Затем  я  чуть  не  упал  в  рытвину,
узкую, словно щель. Туда  свалены  были  дренажные  трубы,  привезенные  для
поселка.  Не  осталось  ни  одной  трубы,  которая  не  была   бы   разбита.
Бессмысленное разрушение! Наконец я приблизился к  деревьям,  чтобы  минутку
отдохнуть в тени. Но не успел я войти в тень,  как  мне  почудилось,  что  я
вступил в мрачный круг ада. Пороги были близко,  и  неумолчный  однообразный
стремительный шум слышался в унылой роще, где ни  один  лист  не  шевелился;
что-то  таинственное  было  в  этом  шуме,  который,  казалось,  вызван  был
головокружительным полетом Земли в пространстве.
     Черные скорченные тела лежали и сидели между деревьями,  прислоняясь  к
стволам,  припадая  к  земле,  полустертые  в   тусклом   свете;   позы   их
свидетельствовали о боли, безнадежности и отчаянии. Снова взорвался  динамит
на утесе, и земля дрогнула у меня под  ногами.  Работа  шла  своим  чередом.
Работа! А сюда шли умирать те, кто там работал.
     Они умирали медленной смертью, это было ясно. Они не были  врагами,  не
были преступниками, теперь в них не было ничего  земного,  -  остались  лишь
черные тени болезни и голода, лежащие в зеленоватом сумраке.  Их  доставляли
со  всего  побережья,  соблюдая  все  оговоренные  контрактом   условия;   в
незнакомой обстановке, получая непривычную для  н