.
     Казалось, племянник и дядя были поражены этим  поступком  и  понять  не
могли его мотивов. Что же касается меня,  то  я  как  будто  впервые  увидел
Куртца - увидел отчетливо: челнок, четыре  гребца-дикаря  и  одинокий  белый
человек, внезапно повернувшийся спиной к Центральной станции,  к  мыслям  об
отдыхе, быть может - к мечтам о родине, и обративший лицо к дикой  глуши,  к
своей опустошенной и унылой станции. Я не знал его мотивов. Может  быть,  он
был просто славным парнем, который бескорыстно заинтересован делом. Эти двое
ни разу не назвали его по имени, они  говорили  "тот  человек".  Полукровку,
который, поскольку я  мог  судить,  проявил  величайшую  осмотрительность  и
ловкость, исполнив это трудное поручение, они называли не  иначе,  как  "тот
негодяй". "Негодяй" доложил, что "тот человек" был тяжело болен и не  совсем
еще оправился... Собеседники отошли на несколько шагов и стали ходить взад и
вперед мимо судна. Я слы шал обрывки фраз: "Военный пост... доктор... двести
миль... совсем один теперь... неизбежное  промедление...  девять  месяцев...
никаких вестей... Странные слухи..."
     Они снова приблизились как раз в тот момент, когда начальник говорил:
     - Нет никого, насколько мне известно, если не считать этого зловредного
парня - кажется, странствующего торговца, - отбирающего у туземцев  слоновую
кость.
     О ком это они теперь говорили? Я  решил,  что  речь  идет  о  человеке,
который находится в округе Куртца и не заслуживает одобрения начальника.
     - Мы не избавимся от недостойной конкуренции до тех пор, пока одного из
этих парней не повесят для острастки, - сказал начальник.
     - Правильно, - проворчал дядя. - Пусть его повесят! Почему не повесить?
В этой стране можно сделать все, что угодно.  Я  тебе  говорю:  здесь  -  ты
понимаешь? - здесь никто тебе не опасен. А почему? Потому  что  ты  выносишь
этот климат; ты их всех переживешь. Опасность в Европе; но перед отъездом  я
позаботился о том, чтобы...
     Они отошли и заговорили шепотом; потом племянник повысил голос:
     - Я не виноват, что произошла такая задержка. Я сделал все, что мог.
     Толстяк вздохнул:
     - Очень печально.
     - Послушали б вы его нелепую и зловредную болтовню! - продолжал тот.  -
Он мне здорово надоел, пока был здесь. "Каждая станция должна  быть  как  бы
маяком на пути, который ведет к прогрессу; это не только центр торговли,  но
и центр гуманности, усовершенствования, просвещения". Представляете  себе  -
какой осел! И он хочет быть начальником! Нет, это...
     Тут он захлебнулся своим негодованием, а я чуть-чуть приподнял  Голову.
Я и не подозревал, что они стоят так близко. Я бы мог плюнуть им  на  шляпы.
Погрузившись в размышления, они уставились в  землю.  Начальник  похлестывал
себя прутиком по  ноге;  проницательный  его  родственник  поднял  голову  и
спросил:
     - Ты ни разу не болел с тех пор, как приехал из отпуска?
     Тот вздрогнул:
     - Кто? Я? О, я словно заколдован. Но остальные! Боже мой! Все больны. И
умирают так быстро, что я не  успеваю  отправлять  их  на  родину...  Просто
невероятно!
     - Гм... так... - пробормотал дядя. - Ах, мой мальчик, на это и уповай!
     Я видел, как он вытянул  свою  короткую,  похожую  на  плавник  руку  и
широким жестом указал на  лес.  заводь,  грязь,  реку,  словно  предательски
взывал к притаившейся смерти, скрытому злу, глубокой тьме  в  сердце  земли,
обращенной к нам своим светлым солнечным ликом. Это было так  жутко,  что  я
вскочил и посмотрел на опушку леса, как будто ждал ответа  на  этот  мрачный
призыв к упованию. Вы сами знаете, какие нелепые  мысли  приходят  иногда  в
голову.  Но  перед  этими  двумя  людьми  вставала  величественная   тишина,
исполненная    зловещего    терпения,    как    бы    дожидающаяся     конца
фантасмагорического вторжения.
     Они оба громко выругались - должно быть, от испуга, - затем, делая вид,
что меня не замечают, направились к станции. Солнце стояло  низко;  они  шли
бок о бок и словно с трудом втаскивали на  холм  свои  две  чудовищные  тени
неравной длины, которые медленно волочились за ними  по  высокой  траве,  не
приминая ни одной былинки.
     Через несколько  дней  экспедиция  Эльдорадо  углубилась  в  безмолвные
заросли, которые сомкнулись  над  ней,  как  смыкается  море  над  нырнувшим
пловцом. Много времени спустя  пришла  весть,  что  все  ослы  издохли.  Мне
неизвестно, какая судьба постигла менее ценных  животных.  Несомненно,  они,
как и все мы, получили по заслугам. Справок я не наводил. В  то  время  меня
волновала надежда  очень  скоро  увидеть  Куртца.  "Очень  скоро"  не  нужно
понимать буквально. Ровно через два  месяца  после  того,  как  мы  покинули
бухту, пароход пристал к берегу ниже  того  места,  где  находилась  станция
Куртца.
     Поднимаясь по этой реке,  вы  как  будто  возвращались  к  первым  дням
существования мира, когда растительность буйствовала на земле и властелинами
были большие деревья. Пустынная река, великое молчание,  непроницаемый  лес.
Воздух был теплый,  густой,  тяжелый,  сонный.  Не  было  радости  в  блеске
солнечного света. Длинные полосы воды уходили в тьму затененных пространств.
На серебристых песчаных отмелях гиппопотамы и аллигаторы грелись бок  о  бок
на солнцепеке. Река, расширяясь, протекала среди  заросших  лесом  островов.
Здесь вы могли заблудиться, как в пустыне, и в течение целого дня натыкаться
на мели, пыт