ыло нельзя. Она доверила себя мне... Я думаю, что  могу  не
обмануть доверия.
   Должен сказать, что девушка незадолго до этого оставила нас вдвоем.  Он
ударил себя в грудь.
   - Да! Я это чувствую, но я верю, что достоин принять свое счастье.
   У него был дар находить особый смысл во всем, что с ним случалось.  Так
смотрел он на свою любовь; она была  идиллична,  немного  торжественна,  а
также правдива, ибо он верил с непоколебимой серьезностью юноши. В  другой
раз он сказал мне:
   - Я  живу  здесь  всего  два  года,  и  теперь,  честное  слово,  я  не
представляю себе, как бы я мог жить в другом месте. Одна мысль  о  внешнем
мире пугает меня, потому что, видите ли, - продолжал он, опустив  глаза  и
кончиком ботинка разбивая кусок засохшей грязи (мы прогуливались по берегу
реки), - я не забыл, почему я сюда пришел. Еще не забыл!
   Я старался на него не  смотреть,  но  мне  послышался  короткий  вздох;
некоторое время мы шли молча.
   - По совести сказать, - заговорил он снова, - если только можно  забыть
такое... то я думаю, что имею право  выбросить  это  из  головы.  Спросите
любого человека здесь... -  голос  его  изменился.  -  Не  странно  ли,  -
продолжал он мягким, почти умоляющим тоном, - не странно ли, что  все  эти
люди, которые готовы для меня на все, никогда не смогут  понять?  Никогда!
Если вы мне не верите, я не могу их вызвать свидетелями. Почему-то  тяжело
об этом думать. Я глуп, не правда ли? Чего мне  еще  желать?  Если  вы  их
спросите, кто храбр, честен, справедлив, кому  готовы  они  доверить  свою
жизнь, - они назовут Тюана Джима. И, однако, они никогда не смогут  узнать
истинную правду...
   Вот что он мне сказал в тот последний день, какой я с ним провел. Я  не
пропустил ни одного его слова; я чувствовал, что,  хотя  он  и  хочет  еще
что-то сказать, все-таки не удастся ему осветить  сущность  дела.  Солнце,
своим сгущенным сиянием умалявшее землю, превращая ее в беспокойный  комок
пыли, опустилось за лесом, и рассеянный  свет  опалового  неба,  казалось,
окутывал мир, лишенный теней и блеска, иллюзией спокойного  и  задумчивого
величия. Слушая его,  я  -  не  знаю,  почему  -  отчетливо  замечал,  как
постепенно темнеет река, воздух,  неумолимо  надвигается  ночь,  безмолвно
опускаясь на все видимые предметы, стирая очертания, все  глубже  погребая
мир, словно засыпая его неосязаемой черной пылью.
   - Боже! - неожиданно воскликнул он. - В иные дни человек бывает слишком
нелепым; но я знаю, что могу  сказать  вам  все.  Я  говорил  о  том,  что
покончил с этим... с  этим  проклятым  делом,  оставшимся  позади...  Стал
забывать... Честное слово, я не знаю! Я могу говорить об этом спокойно.  В
конце концов что оно доказало? Ничего. Вероятно, вы думаете иначе.
   Я шепотом запротестовал.
   - Неважно! - сказал он. - Я удовлетворен...  почти.  Мне  нужно  только
заглянуть в лицо  первого  встречного,  чтобы  вернуть  себе  уверенность.
Нельзя заставить  их  понять,  что  во  мне  происходит.  Ну  так  что  ж!
Послушайте! То, что я совершил, - не так уже дурно.
   - Не так дурно, - повторил я.
   - И все-таки вы бы не хотели видеть меня на борту  своего  собственного
судна, а?
   - Черт бы вас побрал! - крикнул я. - Перестаньте!
   - Ага! Видите! - воскликнул он с добродушно торжествующим  видом.  -  А
попробуйте-ка сказать об этом  кому-нибудь  из  здешних!  Они  сочтут  вас
дураком, лжецом или еще того хуже. Вот почему я могу это выносить. Кое-что
я для них сделал, но вот что сделали для меня они!
   - Дорогой мой, для них вы навсегда останетесь неразгаданной  тайной,  -
сказал я.
   Последовало молчание.
   - Тайна! - повторил он, не поднимая глаз. - Ну что ж, я должен остаться
здесь навсегда.
   После захода солнца тьма как будто налетала на нас с каждым  дуновением
ветерка. Посреди обнесенной изгородью тропы я увидел  неподвижный,  тощий,
настороженный и словно одноногий силуэт Тамб Итама, а  по  другую  сторону
окутанной  сумерками  площадки  что-то  белое   двигалось   за   столбами,
поддерживающими крышу. Когда Джим в сопровождении Тамб Итама отправился на
вечерний обход, я один пошел к дому, но  внезапно  дорогу  мне  преградила
девушка, которая, несомненно, ждала этого случая.
   Трудно объяснить вам, что именно хотела она у  меня  выпытать.  Видимо,
это было что-то простое -  чрезвычайно  простое  и  невыполнимое,  -  как,
например, точное описание  формы  облака.  Она  хотела  получить  от  меня
уверение, подтверждение, обещание, объяснение, не знаю, как назвать, - нет
для этого слов.
   Под выступом крыши было темно, и я видел только расплывчатые  линии  ее
платья, бледный овал маленького лица, белые блестящие зубы, а когда она ко
мне повернулась, я видел большие темные орбиты глаз, где, казалось, что-то
двигалось - такое движение чудится вам, когда  вы  смотрите  в  бесконечно
глубокий колодец. Что такое там движется? - спрашиваете вы себя. Слепое ли
чудовище, или только за