.

Зашуршали листья, и выглянувшая Зюлейка беспокойно забегала глазами. Тинатин 
поднялась, взяла обеими руками ее голову, поцеловала в дрожащие губы.

— Верь, любимая дочь, моя нежность к тебе не иссякла, как не может иссякнуть 
вода в море. Я сохраню тебе радостную жизнь с Сефи-мирзой, но участь 
мохамметанки поистине тяжела. Смотри на меня, моя Зюлейка: у шах-ин-шаха четыре 
жены и триста хасег, а я, при моей скромной красоте, сумела сделать пребывание 
со мной властелина Ирана приятным, никогда не надоедая слезами и жалобой, но 
всегда угождая изысканными изречениями, лаская слух мыслями и веселой беседой в 
час еды. Хочешь любви возлюбленного – будь всегда разнообразно приятной.

— Я внимаю тебе всем сердцем, госпожа моя, но… да свершится предначертанное 
аллахом, пусть властелин неба защитит меня от горестных слез.

Внимательно всматривалась Тинатин в черкешенку, удивляясь себе: «Неужели раньше 
не замечала, – красива, но глупа; глупа не умом, а сердцем». Покачав 
укоризненно головой, Тинатин негромко 
сказала:
— Только аллах любит слезы, ибо они ему не мешают лицезреть сокровенную 
прелесть, но для земных услад надо избегать выцветших глаз, покрасневшего носа 
и слюнявых, обвисших губ.

Зюлейка сверкнула агатовыми зрачками, смахнула рукавом слезу со щеки и 
срывающимся голосом 
выкрикнула:
— Нарушить твою приятную беседу с повелителем моего сердца я решилась… Ибо еда 
стынет, а холодный пилав подобен поцелую змеи.

— Как осмелилась ты, Зюлейка, так непочтительно разговаривать с царственной 
матерью моей? Или ты забыла, кому мы обязаны нашим 
счастьем?
— Я ничего не забыла, преклоняю к стопам царицы цариц свою голову, но Сэм не 
любим госпожой, и я – в тревоге.

— Теперь вижу, чья сущность в маленьком Сэме, а еду твою я не приму даже в 
горячем золотом котле, ибо она неприятно напомнит мне вкрадчивое мурлыканье 
тигрицы!
Иногда затаенная сила, томившаяся в крови, неожиданно выплескивается, и человек 
сам с удивлением прислушивается к ее буйству. Тинатин-Лелу и черкешенка Зюлейка 
с удивлением оглядывали друг друга, точно впервые встретились на узкой тропе.

К радости Сефи, прибежала служанка и, запыхавшись, сообщила, что светлую 
госпожу ожидает женщина в черной чадре.

Тинатин спокойно подошла к мраморной беседке.

— Что тебе, 
женщина?
Нестан встрепенулась; перед нею стояли Тинатин и прислужница Зюлейки.

— Госпожа, ты вчера забыла 
шаль…
— Зачем поторопилась? Отнесла бы в мои покои, как раз я иду туда, проводи! А ты,
 девушка, скажи моим прислужницам, пусть подадут полуденную еду в гранатовые 
покои.

Тинатин равнодушно пошла вперед. Нестан, набросив на лицо вуаль и держа на 
вытянутой руке шаль, как рабыня, следовала за подругой. Тинатин 
шептала:
— О моя Картли! Сладкий сон далекого детства… никогда не увижу я Метехи.

— И я тоже.

— Моя Нестан, ты вернешься к жизни, лишь бы Луарсаб снова воцарился.

— Прекрасная Тинатин, есть два способа вернуть Луарсабу трон. Или устроить ему 
побег, или… магометанство он не примет, но ради Тэкле… она в Гулаби.

— Святая богородица! Бедное дитя! Я догадалась об этом, прочтя послание 
Луарсаба. Но Тэкле не допустит Луарсаба унизиться ради нее, как и он.

— Тогда первое.

— Тоже было: не воспользовался охотой, чтобы не расстаться с Тэкле.

Слезы душили Нестан; вот где возвышенная любовь! Тинатин мягко утешала: скоро 
они сумеют видеться чаще, и время разлуки с любимым мужем не будет тянуться, 
как утомленный караван в пустыне.