:
— С кем спорить хотите, доблестные? Саакадзе крикнет: «Э-хэ, грузины!», и 
полчища плебеев схватят оружие и ринутся на ваши замки. Католикос крикнет! 
«Церковь в опасности!», и монахи, подобрав рясы, начнут избивать вас крестами.

— Тем более, что право Мухран-батони на картлийский престол доказано, – добавил 
Эристави Ксанский.

— Если трудолюбивый книжник Евстафий еще поусердствует во славу владыки неба, 
он может из древних гробниц извлечь истину из истин: не только династия 
Багратидов ведет свой род от побочного сына иудейского царя – пророка Давида и 
жены его Урии, но и Мухран-батони, – усмехнулся Липарит в свисающие усы.

Старик Магаладзе тревожно оглянулся на Зураба и незаметно толкнул сына.

— Древние гуджари священны! – закричал Тамаз.

— Их 
писали…
— Жрецы! – перебил Мераба побледневший Джавахишвили.

— Но если их достоверность подтверждает католикос?! – Газнели стукнул кулаком 
по ручке кресла.

— Тогда они достоверны! – хмуро буркнул Цицишвили.

— Значит?..

Едва за Махатскими холмами порозовели края неба, Зураб покинул Метехи. Он 
спешил предупредить Саакадзе об опасном решении влиятельных князей: притворно 
покориться католикосу и запереться в своих замках, делая вид, что дела царства 
их не касаются.

Саакадзе молча разглаживал поседевшие, точно запорошенные легким инеем виски. 
Потом внимательно посмотрел в глаза Зураба, где с некоторых пор притаилась 
какая-то дума.

— Благо, друг мой, если враждебные нам князья не будут лепить из царства 
подобие своих княжеств. Но не следует забывать, что большая часть войска в их 
руках. Сейчас не время враждовать с владетелями. Я знаю шаха Аббаса – он придет.
 Объединив мечи, мы сумеем нанести тирану мощный удар.

Саакадзе поспешил к католикосу. Проехав площадь Болтовни, он свернул к Речным 
воротам, где его ждал Даутбек.

Опасение, что купцы и торговцы покидают Тбилиси, оказалось не напрасным. 
Отсутствие на престоле царя и боязнь княжеских смут из-за картлийской короны, 
страх перед возможностью нашествия шаха Аббаса подрывают веру в прочность 
наступившего мира. И чем состоятельнее горожанин, тем быстрее он устремляется 
из Тбилиси – укрыть свое имущество и товар в горных тайниках.

Выслушав Даутбека, Моурави приказал усилить стражу у городских ворот и дать 
наказ сотникам: препятствовать выезду горожан, не представивших печати минбаши 
Даутбека, вежливо сваливая причину строгости на обнаглевших разбойников, 
рыскающих по дорогам и тропам.

Когда Моурави вошел в палату, она вновь была переполнена. Пристальным взглядом 
Моурави обвел толпу князей: «Да, их слишком много, пять рядов, и почти все мои 
враги».

— Кто, наивный, может думать, что гроза, потрясшая Картли и Кахети, прошла? – 
властно заговорил Моурави. – Разве «лев Ирана» не отращивает новые когти? Разве 
султан не поджидает, когда среди нас начнутся раздоры? Кто из верных сынов 
отечества может сейчас думать о личном? Не уподобятся ли князья, мечтающие 
укрыться в своих замках, черепахе? Втянув голову в панцирь, она считает себя в 
безопасности, не подозревая, что ее крепость вместе с ее осторожностью можно 
бросить в кипящий котел. А разве шах простит князьям измену исламу? Или 
Цицишвили думает снова сменить шлем на чалму? Или светлейший Липарит 
рассчитывал на плохой слух шаха, когда проклинал ислам со всеми двенадцатью 
имамами? А может, Джавахишвили не знает привычку шаха сдирать кожу с тех, 
которые изменили, и с тех, которые остались верны?..

Зашуршали рясы, среди духовенства послышался легкий смех.

— …Теперь о царе, – продолжал Саакадзе, – мудрый владыка не случайно выбрал 
Мухран-батони. Кто из вас не восхищался отвагой юного Кайхосро? Кто не 
любовался в битвах и на военных советах силой его меча и блеском его речей? Кто 
может найти на знамени Мухран-батони темные пятна? Разве не проявили они 
мужество, не изменив святой церкви даже перед свирепой угрозой шаха? С царем 
Луарсабом кончается прямая линия Багратидов. А побочная уже достаточно показала 
себя. Кто скучает по ничтожному Баграту Седьмому? Или, скажем открыто, п