глупому Симону Второму? Нет, князья, пусть не все так, как вам хочется, но во 
имя Картли объединитесь, помогите царю и церкви. Вы знатны боевым опытом и 
разумом, богаты славными делами предков. Пришел срок показать пример мужества 
и… самоотречения.

Повеселели князья, заговорило тщеславие, а может, усладила тонкая лесть. Уже 
казалось им: Саакадзе прав, именно на княжестве лежит великое бремя обновления 
царства; его опорой и украшением будут возрожденные в своем блеске знамена 
владетелей. И уже каждый норовил попасть в поле зрения Саакадзе, громко шептал 
своему соседу о зоркости Великого Моурави, об его снисхождении к некоторым 
недальновидным, – и тут каждый отчетливо произносил фамилию кого-либо из князей,
 сидящих поодаль.

Но льстивый шум не обманул Саакадзе, не укрылось сомнение наиболее влиятельных, 
он решил окончательно обезоружить 
их:
— Кто из грузин не знает: с чужого верблюда не споря слезай. Если Луарсаб 
вернется, благородный Кайхосро первый воскликнет: «Любимый царь, я свято 
охранял твой трон, прими его и владей!» Зачем нам связывать свое будущее, пусть 
владыка благословит Кайхосро на два года правителем Картли. Испытаем, как он 
себя покажет, потом станем венчать на царство.

Намек Саакадзе, что фамилия Мухран-батони только временно возвысится над ними, 
окончательно успокоил князей. Лишь Цицишвили, Липарит и Джавахишвили 
по-прежнему не доверяли Моурави, но они поняли – решение княжеством 
принято…
В палате нарастал гул, церковные азнауры выстроились в два ряда от дверей к 
престолу. Прислужники зажгли разноцветные лампады и вокруг возвышения – 
светильники на высоких подставках.

По знаку тбилели двери распахнулись, седой монах вынес на фиолетовой бархатной 
подушке митру – венец католикоса, за ним в черных торжественных облачениях 
следовали настоятели монастырей.

Осенив себя широким крестным знамением, тбилели поднял митру, увенчанную 
крестом на золотом глобусе. Засверкало множество алмазов, яхонтов, изумрудов, 
рубинов и жемчужных нитей.

Католикос, приняв митру, возложил ее на себя, Моурави преклонил колено. За ним 
– князья. Подняв крест, католикос 
возвестил:
— Мы, во Христе, католикос Картли и святые архипастыри, вырешили: по древности 
и достоинствам предков и прародителей возвести на престол Багратидов верного 
сына церкви Иверской, душой возвышенного и десницей сильного Кайхосро из 
достойного рода Мухран-батони. Да прославятся деяния его в вечности! – Аминь! – 
колоколом ударило в 
палате…



ГЛАВА 
ТРЕТЬЯ

Димитрий продолжал 
горячиться:
— Камни с ума сошли! Полтора месяца, словно лягушки, не только вниз, но и 
наверх 
скачут!
Крепостные стены казались заброшенными. В опаловом мареве персидское знамя 
повисло бесцветным лоскутом. Молчаливо высились десять башен передней стены, а 
за ними вторая линия башен и укреплений.

Саакадзе оглядел мрачный Табори и, круто повернув вправо, поехал на шум 
падающей воды. За ним тронули коней Димитрий, Даутбек, Дато, Гиви и Эрасти.

Из сторожевых башенок, воздвигнутых Димитрием вокруг крепостной горы, 
выскакивали дружинники и приветствовали Моурави поднятием копий. Сотники 
спешили успокоить Димитрия: минувшей ночью черт не бесил охрану пляской камней.

Разъяренный поток низвергался с крутой скалы. Кони жадно прильнули к вспененной 
воде. Внимание Саакадзе привлекла полуразрушенная сакля по ту сторону Инжирного 
ущелья.

Димитрий пожал плечами: он обшарил все расселины в горах, примыкающих к 
цитадели. Хозяин сакли – старый пасечник – медом славится, пчелы его лакомятся 
цветами сада эмиров, а сам он закусывает налогами с меда.

Саакадзе предложил направиться к пасечнику: о таком эмирском меде он еще на 
багдадской стене мечтал.