камень:
— "…заступничеством и молитвою пречистой и преславной богородицы приснодевы 
Марии движемся и пребываем доныне промежду тремя львиными 
пастями…"
Мераб Магаладзе прикинул глазами свиток: слава троице – будто не больше трех 
аршин осталось! Но пусть хоть еще три дня хрипит монах, три князя Магаладзе, 
отец и два сына, благоговейно будут слушать. Не следует забывать – их владение 
не более чем в трех агаджа от Носте.

Вдруг князья насторожились. Евстафий повысил 
голос:
— "…с одной стороны Леки скверные, с другой стороны Перс, а с третьей Турок. Но 
бог наш, в троице воспеваемый и серафимами славимый, взирая на благочестивый и 
православный род Иверский, направил мысли премудрого главы церкви на ветвь 
царей грузинских, ведущих линию свою от воссиявшего великого Израиля. Во мраке 
времен и веков предки князей доблестных Мухран-батони, защищая мечом и щитом 
своим землю Иверскую, вели великую битву с хосроями и сапарами, Киром и Надиром,
 Лукуллом и 
Помпеем…"
«Шадиман, спаси нас!» – хотел выкрикнуть Церетели и 
выкрикнул:
— Спаси нас, 
владыка!
— Спаси от бесцарствия! – торопливо подхватил Тамаз Магаладзе.

— Хвала тебе, католикос! – шумно подхватил Зураб.

— От хвалы католикос живых хоронить начал… – шепнул Липарит князю Газнели.

Но старик, сдвинув густые, словно посеребренные брови, негодующе 
отмахнулся:
— Святой отец, прими мою сыновнюю 
покорность!
Тихо открылись двери. Послушники внесли зажженные светильники. На темных ликах 
ангелов заиграли блики. У стены продолжали неподвижно стоять церковные азнауры.

Вперед выступил Цицишвили, он заверял честью меча своего, что князья всегда 
верны клятве, но юный Кайхосро не искушен в делах царства. Он не в силах 
укрепить размытые кровавым ливнем стены замков – столпов Картли, не в силах 
воплотить в жизнь чаяния князей. Кайхосро благороден, но слишком юн.

— Юн? – удивился Моурави. – А разве Давид Строитель не взошел на престол 
шестнадцати лет? И разве при нем не укрепился костяк царства? А разве тяжелое 
бремя венца не легло на нежные плечи юной Тамар? И не она ли довела до 
ослепительного блеска Грузию? А русийский царь, ныне царствующий, 
благословенный Михаил, шестнадцати лет возведен благоразумными боярами на 
высокий престол Русии!.. Что?.. За него правит патриарх Филарет милостивый? Но 
и Картли не обеднела разумными мужами.

Князья тревожно посмотрели на католикоса, на властное лицо Саакадзе… Кто из 
двух будет 
Филаретом?
Скрытое недовольство возмутило Шалву 
Ксанского:
— Разве мы не поклялись подчиниться воле 
владыки?
Католикос властно стукнул 
жезлом:
— Великое и тяжелое дело лежит на вас. Из любви к Христу поразмыслите до 
восхода небесного светила обо всем здесь сказанном. Да осенит вас разумною 
мыслью творец. Вы – поборники царства, и за вами – решающее слово.

Осенив крестным знамением палату, католикос вышел. За ним почтительно 
последовал Саакадзе.



В белой квадратной башне Метехи, после короткого отдыха и торопливой еды, 
собрались князья. Они безучастным взором скользили по царской затейливой утвари,
 сверкающей в глубине ниш, не чувствовали под ногами шелковистого ковра, не 
слышали шума Куры, бьющейся под скалой.

Кроме Газнели и Шалвы Ксанского, все опасались воцарения Мухран-батони. Друзья 
Саакадзе – страшное дело! Гнев и уныние охватили владетелей. Хмурился и Зураб: 
род Эристави не менее прославлен, но он, Зураб, никогда не пойдет против 
Саакадзе. Да и неразумно. Моурави принял решение – значит, не отступит. И 
католикос ради престижа своего не изменит задуманное. Зачем же быть 
смешным?
Зураб резко прервал 
князе