Вздыхая и кряхтя, он влез на коня, за ним – остальные.

Они рассыпались в благодарностях за вино и сочувствие. О, как бы им хотелось 
гнать коней! Гнать так, чтобы искры летели из-под копыт. Но они продолжали 
ехать неторопливым шагом, чувствуя за собой слежку. Лишь к полудню тонкий слух 
Махара удостоверил, что за ними больше никто не следит. Но даже тут они не 
решались ускорить рысь. Только когда ущелье наполнилось густым мраком, свернули 
с пути, углубляясь в горный лес. И здесь замертво свалились с коней, ибо ночь 
напролет не смыкали глаз, крепко сжимая под чохами клинки.

Лесистые горы, заросшие овраги, клубящиеся расщелины и узкие теснины – вот путь 
надменного Андукапара Амилахвари от замка Арша до замка 
Марабды!
Остальным князьям тоже нелегко было решиться на рискованное путешествие к князю 
Шадиману. Получив свитки, пропитанные тонким ароматом благовония, с золотыми 
заглавными буквами и витиеватой печатью Сабаратиано, князья и обрадовались, и 
перепугались. Они устремились к Цицишвили и целый день обсуждали – как быть? Не 
рано ли? Может, подождать дальнейших действий Саакадзе? Или не следует 
допускать укрепления могущества «барса»? Но пока он с князьями почтителен, обо 
всем советуется. Другой, будь это даже владетель, вспомнив старое, не 
удостаивал бы почестями. Разумнее всего отказаться от приглашения Шадимана и 
поставить в известность Саакадзе об их преданности. Но если Шадиману удалось 
бежать от диких «барсов», значит, у него нашлись сообщники среди близких 
Саакадзе… А что, если намек на Марабдинские ворота означает пропуск через них 
войск шаха? Совесть подсказывает немедля оповестить Саакадзе, но выгода 
сомнительна, а что такое совесть в крупной игре, раз на доску взамен костей 
бросается будущее княжеских знамен? В конце концов князья решили отправиться 
якобы на оленью охоту в 
Джавахети…
Остались одни Магаладзе, и хотя владетели пригрозили им, взяв слово о молчании, 
но Тамаз и Мераб намеревались в удобный час ничего не утаить от Моурави. В 
Марабду князья прибыли глухой ночью, в одеждах скромных азнауров. Появление 
Андукапара всех поразило и обеспокоило. Особенно Фирана Амилахвари, – он пришел 
в ужас и от безумного путешествия брата и от своего риска видеться с ним. 
Испытывали тревогу и остальные.

Шадиман 
усмехнулся:
— Вот как стали жаловать ко мне 
друзья!
Но он тут же похвалил Андукапара за отвагу, а других за осторожность, хотя 
Саакадзе сейчас не до слежки. Он плетет сети для улова князей, которыми 
собирается кормить азнауров.

Князья хмурились. Саакадзе открыто заявил в Метехи: «Собираю азнауров, время 
трудное, пусть каждый примет на себя добровольное обложение. Также необходимо 
увеличить охраны на 
рубежах…»
Шадиман развеселился, он сочно хохотал, поглядывая с иронией на бывших друзей.

— Никогда не думал, что вас так легко обвить вокруг дуба. Или вы Саакадзе не 
знаете? Если открыто о чем говорит, значит, другое замыслил, а что – нетрудно 
догадаться.

— Пока многое для князей делает – сам князь, – все больше раздражался 
Джавахишвили, помня наказ жены опасаться ссоры с Саакадзе и не поддаваться 
«змеиному» князю, – Саакадзе во всем советуется с владетелями, напрасно ты, 
Шадиман, восстанавливаешь нас против 
Моурави!
Джавахишвили с тоской вспомнил, что княгиня уже приготовила десять нарядных 
каба, чтобы блистать в Тбилиси, возглавляя порученное ей Моурави дело – быть 
покровительницей дарбази танцоров.

По той же причине беспокоился и Цицишвили. Он решил говорить 
открыто:
— Нам сейчас невозможно проявлять строптивость. Католикос в Моурави видит опору 
церкви. Народ каждое воскресенье свечи за его здоровье у икон ставит… Надо 
честно признать: он, а не мы, спас Картли. Два раза он спасал, и в третий 
спасет, как справедливо сказал Мухран-батони.

— Значит, из благодарности к Саакадзе в кабалу 
проситесь?
— Время новое, князь, не замечаешь, – сухо оборвал его Липарит.

Шадиман вздрогнул, то же самое говорил ему в Горийской крепости Георгий 
Саакадзе. Помолчав, Шадиман медленно 
отчеканил:
— Время действительно новое, меркнут знамена знатных фамилий, князья 
добровольно уступают свои права плебеям, в сами, как месепе, топчутся у порога 
мальчишки Кайхосро, ставленника ностевц