царство…
Пятый день охоты был посвящен крупной дичи.

Луарсабу необычно везло, и он все дальше углублялся в 
степь…
— Не опасно ли? – забеспокоились онбаши.

Джафар 
отмахнулся:
— Керим в своем колчане имеет и отравленную стрелу.

Действительно, Керим по пятам следовал за царем и князем. Распластавшись на 
песчаном бугре, Луарсаб натянул тетиву, выжидая джейрана. Рядом неожиданно 
вытянулся Керим. И хотя на расстоянии агаджа не было ни души и никто не мог их 
услышать, Керим говорил 
шепотом:
— Удостой вниманием, царь, покорного тебе Керима. Аллах послал мне мысль, и я 
не отвернулся от нее. Видишь, там, за кустами кизила, высохший арык, он тянется 
на расстоянии полудня езды, на дне арыка под камнями я спрячу меха с водой, в 
хурджини – еду на много дней и простую одежду персидского сборщика податей, 
иншаллах! Завтра, когда небо пошлет первый свет, мы снова прискачем сюда, ибо 
джейран укрылся в трещинах земли. Когда, как сейчас, даже тень человека не 
будет омрачать твой взор, ты, повелитель грузин, и благородный князь Баака 
спуститесь в арык. Копыта коней я обмотаю войлоком. И даже птица не уловит 
окончания вашего пути по высохшей глине. Пусть аллах направит ваших коней за 
солнцем. Только первый день будет опасным, потом невидимая рука счастливой 
судьбы приведет вас к кахетинским тропам. Через Шемахинские горы нетрудно 
попасть к тушинам, храбрецы радостно проводят царя Картли в Кватахевский 
монастырь. Полдня никто не будет преследовать, ибо я предстану перед 
Джафар-ханом только в полдень в изодранной одежде, с пустым колчаном, на 
загнанном до белой пены коне. Погоню поведу по караванному пути Азербайджана. 
Три дня будем скакать до границы и три дня возвращаться обратно. Да прикроет 
вас тень пророка! Внимательно слушали Луарсаб и Баака. На мгновение лицо 
Луарсаба озарилось несказанной радостью: «Картли! Моя Картли! Там кончатся все 
страдания. Мы снова в Метехи с Тэкле, с моей розовой птичкой! – Луарсаб 
вздрогнул: – Тэкле!» Глубокая дума легла на его чело. Где-то в кустах метнулась 
лисица, но никто не шелохнулся.

Баака тревожно поглядывал на царя. О, как хорошо он знал эту глубокую складку 
на переносице, не предвещающую ясной погоды.

Луарсаб заговорил упавшим 
голосом:
— Дорогой Керим, если бы я вновь воцарился, одарил бы тебя не только поместьями 
и званием князя, но я моей дружбой, ибо ты поистине мне и царице брат… вот 
почему я не хочу подвергать жизнь светлой Тэкле и твою смертельной опасности. 
Как могу я бросить ее? Как могу отдать тебя на растерзание зверю 
Али-Баиндуру?
Керим горячо заверял царя, что он будет невредим: ведь хан верит ему, как себе. 
Конечно, огорченный Керим будет кричать неразумные слова, кататься по земле.

И когда Али-Баиндур, разослав погоню в четыре конца, сам поскачет к грузинским 
пределам, он, Керим, вместе с царицей и верными Горгаслани, исчезнет незаметно 
из Гулаби. Пусть аллах ослепит Керима, если через месяц он не доставит 
благополучно царицу в Картли.

Луарсаб печально улыбнулся, бедный Керим, он плохо знает Али-Баиндура. Погоню 
хан непременно направит, а глашатаи будут обещать за поимку двух переодетых 
грузин тысячу туманов. Из всех рабатов и кочевых стоянок устремятся в погоню 
жаждущие обогащения. Бесспорно, коней можно перекрасить или бросить и себя 
превратить в седых дервишей и с помощью творца вселенной добраться до Тушети, 
но не о себе беспокоится он, Луарсаб. Первое, что предпримет Али-Баиндур, – это 
допрос пыткой Керима. Каждый, решающийся на такой поступок, должен помнить 
судьбу факира.

— Знаю, знаю, мой Керим, – перебил Керима Луарсаб, – ты будешь молчать и под 
пыткой. Но подумай о судьбе царицы Тэкле: если приключится подобное несчастье, 
она с двумя стариками останется без защиты… И еще, спаси Христос, сарбаз может 
вспомнить случай с треснувшей глиной на нежном пальце… Остальное мне не надо 
тебе предсказывать… Нет, мой Керим, мой Баака, я царицу Тэкле не оставлю, как 
она не оставляет меня. Мы до последнего вздоха будем вместе.

— Но, благородный царь из царей, это единственный посланный аллахом случай! – с 
огорчением вскрикнул Керим. – Единственный и неповторимый, ибо любезность 
Джафар-хана исходит от желания склонить царя Картли к мохамметанству, а после 
твоего отказа тебя ждет плен.

— Да, мой Керим, в этом ты прав, но я уже 
решил…
Баака молчал, седеющие усы понуро свисали, но глаза по-прежнему были полн