,

Лишь в купальню 
направится
Мариам в легком облаке,



В покрывале, 
усеянном
Лалом, славимом пяльцами,

Осчастливит 
бассейные
Струи тонкими пальцами.



Так в купальне, как на море,

Затрепещут 
прелестные
Жилки в розовом 
мраморе
Голубые, 
небесные…


И чем проникновеннее славила молодая прислужница мнимые прелести венценосной 
госпожи, тем более втайне злорадствовала. О, с каким бы ощущением сладости нуги 
на губах она закончила б песенное восхваление дерзостью грифонов. Вот они с 
отвращением уставились на мумию в жемчужной пене, фыркнули, накрепко прикрутили 
краны и отвернулись к влажной стене.

Нежась, Мариам опустилась на мраморную скамеечку, ощущая приятное ласкание воды.
 Снова в Твалади! А давно ли она томилась в лицемерной 
Имерети?
Следуя наставлениям Трифилия, по прибытии к имеретинскому царю в Цихедарбази, в 
Куполовидный замок на берегу Риони, Мариам пригласила к себе духовником 
кутатели – митрополита Кутаиси. Она стала щедро жертвовать на церковь и 
медленно воздвигать свой дом рядом с Окрос-чардахи – золотой галереей.

Но в главном Мариам не оправдала надежд Трифилия: она не была приятной 
собеседницей и, тем более, желанной гостьей на царских пирах. При любом случае 
она громко вздыхала, бестактно напоминая, что ее супруг – могучий Георгий 
Десятый, царь Картли, был духовно главенствующим над всеми грузинскими царями, 
а она вот должна скитаться по чужим землям и безрадостно думать о судьбе 
Луарсаба, томящегося в плену. Старательно изводила Мариам имеретинского 
католикоса Малахия: ведь Луарсаб из-за религии страдает, почему же церковь так 
спокойна к судьбе венценосца? Она требовала посольства в Московию, настаивала 
на объявлении войны шаху Аббасу, тюремщику царей грузинских. И чем упорнее были 
ее домогательства, тем невыносимее становилось ее присутствие в замке 
имеретинского царя.

Царица Тамара, не утратившая доброты в водовороте дворцовых интриг, 
сочувствовала Мариам, но не могла забыть лебединой песни светлой Тэкле, чутьем 
угадывая причастность Мариам к гибели любимой Луарсаба, ибо Мариам всячески 
отклоняла беседу о странном исчезновении Тэкле.

Выручил царицу Тамару князь Леон Абашидзе, начальник царского замка. Он 
уговорил «назойливую» объехать владетельные княжества и настоять на втором 
общем послании русийскому монарху.

Мариам последовала его совету. Вперед выехал азнаур Датико, оставленный князем 
Баака с наказом оберегать царицу от всех бед.

Таким поручением Датико не был осчастливлен. С той памятной ночи, когда из 
Метехского замка исчезла светлая Тэкле, он возненавидел Мариам. Ведьма 
приостановила его жизнь, оторвала от великодушного начальника, князя Баака. 
Прошумела Сапурцлийская битва, громом прокатилась Марткобская, а он, обреченный 
на тягостное бездействие, должен был заботиться о сундуках потускневшей царицы.

Объезжая владетельные княжества Западной Грузии, Датико сразу заметил, что 
весть о посещении царицы Мариам принималась без особой радости.

Осторожный намек Датико не остановил старую царицу. Чем упрямее она требовала в 
владетельных замках посольства в Русию, тем замкнутее становились владетели.

Нагруженная скудными дарами, проклиная коварство бывших друзей, Мариам 
вернулась в Имерети. У городских ворот Кутаиси ее пышно встретило духовенство и 
придворная знать. Леон Абашидзе, теребя завитой ус, поздравил достойную Мариа