…
Заходило солнце, лучи мягкими дорожками ложились на палас. Автандил широко 
раздвинул занавес и пригласил гостей отведать фазанов, уже томящихся на 
вертеле…


В этот час сумрачные князья доносили католикосу о неудаче переговоров. В тесных 
кельях с узкими окнами, смотрящими на Куру, не было лишь Саакадзе. Он сослался 
на неотложность беседы с хозяевами майданов. Такое поведение сбивало с толку: 
если скрытно плел паутину в пользу Мухран-батони, почему не интересуется 
дальнейшим?
И вновь обсуждали: кто же займет пустующий 
трон?
Каждый из владетелей желал услышать свое имя. Но церковь не поддержит, 
остерегается междоусобиц. И несказанно обрадовались предложению Трифилия 
отправиться вторично к 
Мухран-батони…
Солнце к вечеру тяжело окунулось в облако, и ксанская вода покрылась пунцовой 
рябью.

— Если верить приметам, – с досадой буркнул Цицишвили, – такой закат предвещает 
ливни. Выходит – спешим к слезам.

Внезапно буйно пронесся ветер, пригибая молодые дубы. Загрохотал гром и 
оборвался где-то за ущельем. И тотчас наступила тишина. В зарослях умолкла 
лесная дичь, в мглистом воздухе неподвижно распластались ветви, и невольно кони 
замедлили шаг. Меж стволов засветились синим холодным огоньком гнилушки. 
Какая-то жуть сизым дымом поползла с 
отрогов…
В тишину врезался оглушительный лай. Лязгнуло железо, и опять распахнулись 
ворота замка Мухрани. Но что такое? Двор наполнен прыгающими, визжащими и 
лающими собаками. Старый князь, его сыновья и внуки в охотничьих одеждах 
радостно кинулись навстречу. Оказалось, что никогда так вовремя не жаловали 
дорогие гости… Ловчие выследили горных турачей, предстоит небывалая охота.

Будто не замечая озадаченности послов, Мухран-батони приказал к заре подать 
благородным князьям охотничьи плащи и оружие.

Вмиг была подана в Охотничьем зале легкая еда из двадцати смен.

С первым светом из конюшни вывели не княжеских коней, а отборных кабардинских 
скакунов под богатыми седлами и чепраками, каждому князю с отличительным знаком 
его знамени.

Старый князь упрашивал принять коней в дар за честь, оказанную дому 
Мухран-батони.

Послам ничего не оставалось, как, выразив искреннюю признательность, выехать на 
охоту и три дня гоняться то ли за Мухран-батони, осатанело лазающим по скалам, 
то ли за турачами, осатанело прыгающими по 
скалам…
А когда под веселые рулады рожков вернулись в замок и, отпировав удачную охоту, 
снова приступили к делам посольства, Мухран-батони нахмурился. Разве он не ясно 
выразил свою мысль? Разве его внук Кайхосро не достаточно твердо заявил о 
невозможности выполнить просьбу картлийского княжества? Почему, имея такого 
мужа, как Георгий Саакадзе, ищут правителя Картли? Да, правителя, ибо никто не 
смеет занять престол законного царя, временно отсутствующего.

Князья ужаснулись: а что, если?.. Все понятно, Саакадзе тайно хлопотал не о 
Мухран-батони, а о себе, и могущественная фамилия обещала ему помощь. Нет, не 
бывать такому! Князья не подадут на свою голову меч Георгию Саакадзе.

Посольство бросилось в Тбилиси умолять церковь вмешаться. Князья уже не 
замечали ни цвета Ксанки, ни тишины, ни грома. Они как одержимые пронеслись 
через городские ворота.

Католикос казался встревоженным: лучшего ставленника он не видит. Придется 
прибегнуть к высшей силе. Он подумает, посоветуется с богом.

— Не с богом, а с Саакадзе! – шепнул светлейший Липарит нахмурившемуся Газнели. 
– Слышал, он завтра возвращается с твоим Дато после осмотра старогорийской 
дороги. За верблюдов принялся.

Газнели вспылил и 
прохрипел:
— Кстати возвращается: хочу внука крестить. Давно пора, дела царства 
задержали…
Наутро Трифилий посетил Хорешани и сообщил о желании ее отца повидать внука и 
совместно назначить день крестин. Католикос дал согласие воспринять из купели 
первенца Хорешани.