Вот почему так весел перезвон колоколов над Кутаиси и торжеством охвачены улицы.

Возле Окрос-Чардахи расходящимися лучами выстроились конники Имерети, Абхазети, 
Самегрело и Гурии. Они с опаской поглядывали друг на друга, крепко сжимая 
оружие. Им все мерещится – вот-вот боевые трубы затрубят призыв к сражению.

Но в одну линию вытянулись шесть знаменосцев, высоко вздымая голубое знамя 
Картли, светло-красное Кахети, светло-синее Имерети, белое Самегрело, розовое 
Гурии и зеленое 
Абхазети…
Сто всадников во главе с Автандилом охраняют вход в Окрос-Чардахи, где сейчас 
совещаются царства и 
княжества…
В праздничных ризах вошли в Золотую галерею католикос Малахия, архиепископы, 
епископы и митрополиты. Кутатели победно нес гелатский крест высотою в два 
аршина, обложенный золотом, каменьями и жемчугом. На этом кресте царства и 
княжества принесут клятву восстановить иверскую черту от Никопсы до Дербента и 
оборонять ее сообща от неверных.

Могуче ударил колокол храма Баграта. Одновременно, впервые не соблюдая 
старшинства, затрубили шесть труб.

Главы грузинских царств и княжеств скрепили подписью и печатью военный союз. 
Последним приложил к свитку кольцо Моурави, сковав шесть звеньев объединенной 
Грузии.




ГЛАВА СОРОК 
ВТОРАЯ

Два одинаковых послания к шаху Аббасу были зашиты: одно в чоху Махара, другое в 
архалук пчеловода. Все шло гладко, как задумал Шадиман, но вдруг по пути в 
Исфакан на гонцов свалились с деревьев, с криками «Зармюран! Зармюран!» «курды»,
 то есть переодетые «барсы». А другие «барсы», с выкриками «Дарбазан! 
Дарбазан!», ринулись с камнями на мнимых курдов.

Махара, чувствуя нож «курда» у своего горла, отчаянно завопил: грузины, 
помогите!
Ростом затеял ссору с звероподобными «курдами». В лесу совсем стемнело, поэтому 
Махара не видел, как переодетые и непереодетые саакадзевцы со звоном скрещивали 
шашки, едва касаясь ими друг друга. Но он с ужасом слышал стоны, вопли, 
проклятия и топот убегающих.

Развели костер, Махара, корчась от едкого дыма, умолял сорвать с него веревки и 
вернуть хотя бы чоху. Внимательно прочел Ростом послание Шадимана шаху, 
извлеченное из чохи простофили Махара, и, приставив кулак к его лицу, загремел: 
«Теперь я узнал, какой ты царский мсахури, собачий сын! Свою землю отправился 
персу продавать?!» И сильным ударом расплющил нос княжескому 
гонцу…
Ростом и не подозревал, как радовался Махара, заключенный вскоре в башню для 
малоопасных преступников: «Бог счастье послал, каменный колодец смертью не 
угрожает, лучше здесь отсидеться. В Марабду спешить или под нож – все 
равно!»
Моурави охоту Ростома оценил высоко. Удалось проникнуть в мысли Шадимана и 
обнаружить злоумышленников.

Уже за одну такую услугу Шадиман заслужил освобождение из тбилисской крепости. 
Моурави еще раз перечитал послание к шаху.

Шадиман уверял шаха, что многие князья опять склонили свои знамена к его 
золотым стопам.

"Змеиный" князь клялся "иранскому льву", что "Зураб Эристави полон расскаяния, 
и, как только "властелин вселенной" переступит порог Картли, Эристави Арагвский,
 согретый персидским солнцем, ринется на Саакадзе, осмелившегося изменить 
шах-ин-шаху, и угрозами принудит к тому же многих князей, оставшихся верными 
всесильному и милостивому покорителю 
царств…
Дальше Шадиман, славя шаха Аббаса, витиевато повествовал о своем преклонении 
перед персидской мудростью: «Каждое дело скрепляй закладом». И вот он, Шадиман, 
жертвует во имя гибели Саакадзе юной дочерью Магданой, которая сумеет 
приблизить Арагви к дружественным рубежам Ирана.

Негодующие «барсы» наперебой предлагали утонченные кары, Даутбек ради 
спокойствия Русудан пытался убедить Саакадзе в лживости «змеиного» князя: 
подобная низость не свойственна гордому Зурабу. Но Саакадзе, скрывая горечь, 
решительно возражал: раз поехал к заклятому врагу азнауров – уже изменил. 
Придется установить за ним слежку и по возможности не допускать к тайным дела