.

— Глубокочтимый тавади, – почтительно сказал Саакадзе, – ты, кажется, пожелал 
войти? Я поспешил распахнуть перед тобою дверь. – И обратился к нахмуренному 
Левану: – Разговор, мой светлейший, закончим в Цаленджиха.

— Ты намерен посетить древние 
усыпальницы?
— Я бы счел неучтивым после оказанного мне царственным Леваном гостеприимства 
не преклонить колено перед прахом великих предков Дадиани.

Просиявший Леван ударил в медный диск и хотел было распорядиться о выезде 
наутро, но Моурави выразил сожаление: деле Картли ждут его, и он просит не 
откладывать поездку.



Разговор с Моурави обеспокоил светлейшего владетеля. Его не пугала Имерети, 
даже если она объединится с Гурией. Но «непобедимого» он не желал иметь врагом: 
непроходимых гор для этого «барса» не существует. Пример тому – Двалети. Замки 
расщепил, как дерево… А разгром Карчи-хана? И с Кахети не хуже… Если останусь 
один, не повторится ли подобное? Нет, не 
посмеют!
Леван приказал седлать коней сотне всадников – столько же, сколько у 
Моурави…
Два зорких ангела, стерегущий и вписующий, оберегали главный вход храме 
Цаленджиха. Тусклые блики свечей колебались на древних гробницах, высеченных из 
серого камня и мрамора. Грузинские и греческие надписи на гробницах гордо 
извещали, что покоящиеся здесь рыцари носили высокий сан куропалата, дарованный 
императорами Византии.

Саакадзе, сжимая меч, преклонил колено перед гробницей первого куропалата. Двое 
сильных, погруженные в большие думы, долго не нарушали величественную 
тишину…
Внизу у родника поили коней. Зураб и Вахтанг, передав поводья конюхам, 
прогуливались по поляне, обмениваясь скупыми словами: что даст Георгию 
таинственный разговор со светлейшим драчуном? И зачем понадобилось Моурави, 
подобно зурначу, самому разъезжать по чужим владениям, выдумывая заманчивые 
посулы, когда в своем царстве еще не совсем 
весело?
Но Димитрий, который бросил папаху на душистую траву и, безмятежно растянувшись,
 смотрел в небо, как некогда в синие глаза Нино, хорошо знал – зачем.

— Нет блеска в Картли, ибо нет в Картли царя, – продолжал разговор Леван.

— Ты угадал, светлейший. Царства ждут богоравного Теймураза.

— Теймураза?! – удивился Леван. – А не 
тебя?
— Я решил – Теймураза.

Леван сбросил плащ, который лег на мрамор поникшей тенью. Необъяснимое волнение 
испытывал Леван и мысленно восклицал: «Кто этот человек? Сажает и сбрасывает 
царей, а сам не овладевает престолом. О его здоровье молебны служат, а он 
нищему дарит боевую шашку. Князей пригнул. Моей душой в три дня овладел. И прав,
 во всем прав! Разве сейчас время мелким дракам? Разве не кровавая буря несется 
на Грузию? Кто поручится, что фелюга Самегрело мирно будет покачиваться на 
вздыбленных 
волнах?»
Леван шагнул 
вперед:
— Моурави, в Имерети я прибуду, свидетели – царящие здесь Дадиани! – Леван 
обнажил саблю, положил на мраморную плиту, благоговейно поднял и прикоснулся 
губами к лезвию. Потом вкинул в ножны и преподнес Моурави.

Снял с себя меч и Моурави, протянул 
Левану…
Когда они спустились к дороге, Зураб сразу заметил обмен оружием: сломил все 
же!..

В Куполовидном замке, вблизи крепости Ухимериони, Моурави договаривался с 
Георгием III. Здесь не было споров. Дерзкие притязания Дадиани Мегрельского 
держали в напряжении и царя и имеретинского католикоса Малахия. Беспрестанные 
стычки ослабляли царство, не был устойчив и Гуриели.

Военный союз устрашит Иран и Стамбул, он сулит счастливое успокоение. 
Снаряжаемое в Турцию посольство будет ссылаться на сплочение сил грузинских 
царств и княжеств и возвестит о возвращении на картли-кахетинский трон 
дружественного Имерети царя, Теймураза Багратида, под чьим скипетром воссияют 
два царства.