царства.

После бурного разговора «барсы» одобрили решение Саакадзе: скрыть все не только 
от Русудан, но еще больше от Зураба. Пусть тешится мыслью, что Моурави, а 
значит и «Дружина барсов», в полном неведении, пусть продолжает плести паутину, 
запутается в ней сам вместе с Шадиманом.

А Магдане надо помочь избавиться от нежеланного жениха. Когда наступит час, 
«барсы» вспомнят слова Вардана: «Нет несчастнее и пугливее княжны Бараташвили, 
как нет краше ее и благороднее».

— Не верю! – выкрикнул Даутбек. – Разве может у змеи родиться 
голубь?!
— Может! И даже у голубя – змея, иначе чем объяснить рождение Зураба у 
доблестного Нугзара?..

Похвалив Ростома за пример, Саакадзе обсудил с друзьями дальнейшие действия. Он 
посоветовал Димитрию усилить надзор за Арша, а весной станет известно, где 
начинается подземная дорога к замку Марабды. Посеянные пчеловодом зерна тыквы 
дадут если не плоды, то цветы 
непременно…


Тбилиси ликовал. Эти шестьдесят дней были зенитом славы Моурави. Не только 
города – все поселения, местечки и деревни приказал оповестить Саакадзе о 
военно-торговом союзе грузинских царств и княжеств.

Немало способствовали веселью две свадьбы дочерей Саакадзе, которые он 
праздновал вместе.

Княгиня Нато недовольна: рассеивается внимание; но Моурави торопился – свадьбы 
должны послужить поводом для съезда светлейших и царя Имерети, а это необходимо 
для закрепления достигнутого им во время поездки соглашения.

Раньше других прискакали «барсы» с семьями, потом, скопом, ностевцы. Наконец 
приехал и Папуна. Он вздыхал: хотя и тяжело было бросить Тэкле на своеволие 
сумасшедшей судьбы, но, вернувшись из Картли, Датико передал просьбу Русудан 
поторопиться, ибо Георгий без Папуна не поведет дочерей под венец, и вот он, 
Папуна, переодетый шейхом, день и ночь гнал быстроходного верблюда.

Папуна подробно рассказал о происходящем в Гулаби: Али-Баиндур чуть не пустился 
в пляс, когда азнаур Датико привез от царицы Мариам письмо к царственному 
пленнику. Золотыми чернилами было старательно выведено, что Тэкле укрылась в 
монастыре святой Нины, но, увы, молодая царица Картли от горя потеряла память. 
Пусть светлый Луарсаб утешится, – Тэкле никогда не приносила ему счастья, лучше 
покориться милостивому из милостивых шах-ин-шаху, и тогда будет у него не одна, 
а сотни прекрасных жен.

От свирепого хана скрыл Датико, что сведения о Тэкле он сам доставил 
обрадованной ведьме. А письмо сыну она написала под диктовку настоятеля 
Кватахеви.

Али-Баиндур тут же собственноручно переписал послание царицы и немедля отправил 
в Исфахан шаху, с злорадной припиской: «Пусть Булат-бек у себя под усами ищет 
безумную жену безумного царя, а ему, хану, аллах послал хорошее чутье, и он 
знает не только что делается в пределах его глаз, но даже в стенах гаремов 
некоторых надменных 
ханов…»
Папуна говорил, что в тесном домике Тэкле все облегченно вздохнули, ибо не 
прошли и две луны, как Булат-бек убрал из Гулаби своих лазутчиков, а тех, кто 
рискнул остаться, Керим, под одобрительный смех Баиндура, лично выгнал за черту 
крепости.

И Папуна невесело закончил: пробраться в Ферейдан, посмотреть, как страдают 
угнетенные шахом кахетинцы, он не успел, ибо в доме несчастной Тэкле свой 
Ферейдан… Но после свадебного пира он все же проберется к 
кахетинцам…
Нетерпеливость Теймураза вынуждала торопиться, но нельзя было ничем задевать 
самолюбие фамилии Мухран-батони. Саакадзе решился наконец на откровенную беседу 
с Кайхосро. То сочувствуя, то уговаривая, Моурави осторожно добился 
бесповоротного отречения молодого правителя.

— Мой Кайхосро, если тебя не тронут слезы народа – значит, ты прав: церковь и 
князья ждут твоего ухода от сложных дел царства. Ты не оправдал их надежд, ибо 
был со мною, а не с ними… Конечно, благородный Мухран-батони прав, – можно 
заставить оружием покориться правителю. Пожелай – и я заставлю.

— Честолюбие деда не имеет границ. Нельзя подвергать Картли междоусобию. И 
потом, я уже определил.