повернули и образовали бреши, в которые точно из-под земли выросшая конница 
ринулась полным галопом.

Начался бой. Пешие и конные действовали одной железной массой, то распадаясь на 
квадраты, то образуя пинии на краях и позади 
врага…
Как змеи с раскаленного щита, посыпались на замок обжигающие солнечные 
лучи…
Но не эта сила ужаснула князей, а множество выведенных на колесах железных 
клеток, где Шадиман укрыл страшное, невиданное досель оружие 
войны…
Князья не помнили, когда и как очутились они за воротами Марабды. С завязанными 
глазами ехали по влажному подземелью. Ехали они долго. Начинал томить страх: 
что, если обозленному Шадиману вздумается оставить их здесь навсегда? Но вот 
кони куда-то спустились, куда-то поднялись и остановились. Свежий ветерок 
коснулся взволнованных лиц. Князья сорвали повязки: в лесу они были одни. 
Сколько они ни всматривались, нигде не заметили входа в таинственное подземелье.

С тяжелым чувством обиды и отчужденности князья двинулись дальше.




ГЛАВА ТРИДЦАТЬ 
ВТОРАЯ

Кахети давно тревожила Саакадзе. Но дела Картли не давали возможности уделять 
должное внимание соседнему царству. Все же он еще весною отправил Ростома и 
Элизбара в Имерети, Гурию и Самегрело. Он благодарил царя и владетелей за 
приглашение поохотиться, попировать по случаю освящения новой базилики в 
Абхазети и дня ангела Мамия Гуриели. Обещал непременно приехать, но сейчас 
просил разрешить картлийским глашатаям сзывать кахетинцев, разбежавшихся от 
кизилбашей.

Нельзя сказать, чтобы такая просьба обрадовала владетелей. Всюду нуждались в 
людях, и хотя Имерети не воевала с грозным Ираном, но беспрерывные междоусобицы 
сильно уменьшали число крестьян.

То же самое происходило в княжествах, где процветала работорговля. Распродажа и 
обмен на чужеземные товары собственных жителей с каждым годом все больше 
опустошали царства и княжества Западной Грузии.

Но отказать в просьбе Великому Моурави ни имеретинские Багратиды, ни 
мегрельские Дадиани, ни, тем более, владетели Гуриели не решались. Опытные 
глашатаи ходили по городам и поселениям, извещая кахетинцев, что Великий 
Моурави взял под свое покровительство Кахети и возжелал помочь им разжечь огонь 
в родных очагах. Поросли новой травой долины Иори и Алазани, опаленные 
персидскими полчищами. Разломаны мечети, воздвигнутые Пеикар-ханом. На вновь 
возведенных башнях день и ночь зоркая стража следит за дорогами. Кто отважится 
приблизиться к землям, защищаемым Георгием Саакадзе? Пусть кахетинцы спокойно 
возвращаются к родным дымам. Пусть сеют хлеб, возделывают виноград, пасут 
стада…
Кахетинцы слушали, сердцем рвались домой, но ужас пережитого, словно, каменная 
преграда, удерживал их. "Персы" не придут, а шамхальцы только осени ждут, легви 
тоже. Соберем посеянное, сгоним с пастбищ на зиму скот, разольем в кувшины вино,
 масло, мед, и тогда проклятые скатятся с гор, и снова оружие, кровь, слезы… 
Нет, пока царь не вернется, пока не поставит на рубежах охранное войско, нельзя 
рисковать последними детьми".

Но и оставаясь в чужих царствах и княжествах, кахетинцы многим рисковали, ибо 
за ними охотились не меньше, чем за своими, для продажи османам в рабство.

Они посылали гонцов к Саакадзе, описывали свою безрадостную жизнь, просили 
защиты и все же медлили с возвращением: зачем от воды в огонь 
бежать?
Амкары-кахетинцы, спасшиеся от угона в Иран, легко вошли в цеховые братства, 
получили одинаковые права по разделу работы, их семьи нашли любовь и сочувствие 
в семьях картлийских амкаров. Началась трудовая спокойная жизнь. И уходить в 
разрушенную, сожженную, полную опасностей Кахети никто не хотел.

Кахетинцы были не только трудолюбивы, но, вследствие частых посещений иноземных 
купцов, познали искусство политических дел. Моурави очень уважал кахетинцев и 
дорожил ими, но понимал неминуемую гибель Кахети, если не вдохнуть в засохшее 
сердце свежую струю крови. Необходимо заселить опустошенные земли, богатые 
вновь разросшимися шелковичными рощами, пасеками и изобилующие многим, чего нет 
даже в Картли. Что стоит присоединенное царство, которое существует только в 
грудах 
развалин?
На запустение жаловались и кахетинские азнауры, которые из-за отсутствия 
крестьян были не в силах наладить свое хозяйство, все больше приходящее