власти.

— Чужой власти, Моурави. Должен признаться, тяготит меня сидение на троне… 
Каждому человеку свое. Я люблю битву и не выношу дел царства, полных хитрости и 
лукавства. Помоги мне, я изнемогаю.

Саакадзе молчал. "Тем лучше, – думал он, – не так печально будет расставаться с 
саном "богоравный".

Кайхосро наклонился к самому уху 
Саакадзе:
— Говорят, Луарсаб все же вернется в 
Картли?
— Кто 
говорит?
— Князь Липарит, царица Мариам писала 
мученику…
Саакадзе вздохнул свободно, он было встревожился: неужели Хорешани 
проговорилась о хлопотах 
Папуна?
— О послании совы, разумеется, мне ведомо, а о возвращении Луарсаба – нет. Но 
если так тяготишься, есть другие царевичи Багратиони. Они украдкой от меня у 
католикоса домогались 
престола…
— Об этом и мне ведомо, но им не уступлю. – Глаза Кайхосро вспыхнули.

Он нервно сжал пояс, где покоилась рукоятка меча, и стал похож на деда, на всю 
фамилию Мухран-батони, которую так любил Моурави.

— Им уступлю! – повторил Кайхосро. – Я тебе хоть тем помогаю в великих трудах 
для царства, что не мешаю. А эти бездельники пусть сразятся со 
мной!
Моурави взял обеими руками голову Кайхосро и трижды поцеловал.

— Сколь любим ты мною, мой сын, за ясность ума, за благородство… Знаю я, тяжел 
твой удел, но другого исхода нет: тебе еще придется скрепить одно 
дело…
— Догадываюсь. Грамоту о постоянном войске? Не верю в осуществление, – князья 
не согласятся.

— Напротив, настаивать будут на участии.

Вежливо покашливая, вошел старый Мухран-батони и, неодобрительно покачивая 
головой, остановился на пороге: правитель и полководец, обнявшись, гуляли по 
залу.

Опустившись на арабский табурет, Кайхосро пригласил последовать его примеру. 
Заговорили о семейном. Старик передал просьбу Мирвана не томить молодежь и 
назначить день бракосочетания Теймураза – сына Мирвана – и Хварамзе – 
прекрасной, как лик солнца, дочери Саакадзе.

Жаждал и Моурави этого дня, но Русудан хочет перешагнуть годовщину гибели Паата.

— Все же надо отпраздновать не позднее октября, – подхватил старый князь, и 
вдруг загорелся: – Как раз время охоты. Собаки томятся. Целый месяц лес будет 
оглашаться веселыми звуками рога и лаем.

Моурави торопливо заговорил о приданом Хварамзе. Старик вежливо заметил: пусть 
об этом договариваются сваты – сиятельная Хорешани и светлейшая жена царевича 
Вахтанга. Но Моурави все же перечислил все принадлежащее владению Патара-Носте: 
красивый замок, табун коней, фруктовые сады с оросительными каналами и семь 
домов со всеми угодьями. Не забыл упомянуть о стаде овец, о пятистах головах 
крупного скота, о золотых и серебряных изделиях, об индийских, турецких и 
персидских драгоценностях.

Кайхосро восхитился щедростью Моурави, а старый князь тщеславно предвкушал, 
какую зависть вызовет в замках такое приданое. Брак скрепит навек дружбу с 
Моурави, и он мечом и словом водворит Кайхосро на царствование.

Многое еще было переговорено и 
решено…
А ночью в замке Мухран-батони Дато рассказал Моурави о жажде царя Теймураза 
соединить Картли и Кахети под своим скипетром.

Нелегко было Моурави пойти на союз с чуждым ему кахетинским Багратидом, не 
очень доверял упрямцу, рассчитывал лишь на свое влияние, поддержку народа и 
церкви. Но опасно страдать близорукостью. Кайхосро никогда не будет царем – сам 
не стремится, князья не допустят и церковь не утвердит… Зачем же напрасно 
гонять коня за 
ветро