.

— А вам, католикам, какая 
печаль?
— Господин высокий посол, большая. Святейший папа наш милостиво решил, если вы 
отступитесь от единоверного царя, самому выполнить богу угодное дело: 
предложить светлому Луарсабу освободить его от плена персидского, но с тем, 
чтобы царь принял римское учение, повелел своим чадам последовать за ним по 
спасительному пути, ибо римская церковь пришлет в Иверию не только епископов, 
но и воинскую силу.

Если Коробьин в Москве понял намек Филарета: не очень настойчиво добиваться 
освобождения картлийского царя, то сейчас, обеспокоенный предупреждением 
католической миссии, сухо заявил, что прибыл он в Исфахан именно по этому 
важному делу. Не может патриарх всея Руси спокойно взирать на страдания 
христианского царя, а католикам не пристало поучать бояр государевой думы.

Монах поднялся. Он передаст отцу Тхадео беседу с благочестивыми послами и еще 
раз придет к ним после вторичного приема московитов шахом. Тогда папу римского 
осенит святое небо, и он вызволит из неволи царя-мученика, ибо сказано: на 
каком осле скачешь, того и погоняй.

Впрочем, это изречение Папуна, так как это был он, произнес по-грузински. 
Оставив толмача озадаченным, усмехающийся азнаур плотно надвинул капюшон и 
вышел из посольского дома.

Он похвалил себя за умелое подражание разговору делла Валле. Судьба 
благоприятствует дервишу и монаху. Теперь он спешил к Исмаилу, деду Керима, где 
тайно жил и переодевался. Надо снова превратиться в дервиша. Еще неизвестно, во 
скольких масхара должен он перевоплощаться, пока не выберется из благословенной 
пасти «льва 
Ирана»!


Два дня Папуна подстерегал молодого Джафар-хана у мозаичного входа мраморного 
дворца Караджугая. Слуги сказали дервишу, что щедрый хан отсутствует: занят 
погоней за дикими козлами.

Папуна колебался. Пойти прямо к Караджугаю? Но прозорливый хан даже Вардану не 
совсем поверил. Можно погубить многое. На кого Тэкле оставить? А бедная Нестан? 
Этот волчий хвост, Зураб, думает о ней меньше, чем пчела о 
шашлыке…


Полный раздумья, Папуна кружился у двора хана, все больше возбуждая 
неудовольствие слуг, не решающихся его прогнать. Назойливость дервишей вошла в 
поговорку, но они стоят близко к аллаху, могут проклясть, особенно этот, такой 
страшный. Вероятно, темный шрам на шее у него от веревки, когда шайтан тащил 
его к себе.

В ожидании приезда Джафар-хана Папуна бродил по знакомому ему Исфахану, 
приближался к дому, где жил Георгий Саакадзе… Паата! Тут они навсегда 
расстались. Папуна спешил прочь от этого места и вновь к нему возвращался.

Дом стоял запертый, ибо шах решил в нем истязать пойманного Саакадзе… А вот 
башенка, отсюда любил Паата смотреть на звезды. Вновь и вновь возвращался 
Папуна к великолепному дому, где выросли дети Саакадзе, где состарился душой он,
 Папуна Чивадзе, верный спутник великого, но беспокойного Моурави. Папуна 
вздохнул, вспоминая, какую борьбу пришлось вести ему с Георгием, прежде чем 
добился от него разрешения на поездку в Исфахан. Отпуская Папуна, Георгий 
посоветовал ему посетить итальянца делла Валле и обратить внимание на русийское 
посольство: какие дела – торговые или военные – волнуют сейчас единоверцев. Не 
мешает заметить: так ли бурлит исфаханский майдан, как до Марткобской битвы… 
Вообще почему-то неугомонный Моурави стал интересоваться не только своими, но и 
вражескими майданами. Что делать: когда шашка стынет на стене, руки тянутся к 
аршину. Папуна прислушался, тягостное молчание исходило от когда-то шумного 
дома Саакадзе. Даже птиц не было – их разогнали. Сад покоился под зеленым 
саваном… Папуна горестно махнул рукой и поспешил прочь.

На этот раз он вовремя подошел к мозаичным воротам. Молодой хан Джафар с 
друзьями поворачивали коней к подъездному своду. Суетились слуги и стража. 
Распахивались решетчатые створы. В суматохе Папуна протиснулся к хану и с 
криком: «Послание от аллаха», – бросил Джафару свиток, запечатанный синим 
воском.

Джафар изумленно обернулся, но вестник неба бесследно исчез. Молодые ханы 
хохотали: наверно, аллах шлет свое одобрение желанию Джафара попировать с 
друзьями после удачной охоты.

Но едва Джафар вскрыл печать и прочел первые строки, как стремительно бросился 
в поко