ладана, кожи и пота. Безмолвно, безрадостно текла 
по дороге толпа чернорясников, слышался только топот. Монахи, как привидения, 
двигались к западу, и длинные тени их тянулись следом.
     Видимо, они возвращались из монастырских виноградников; в руках у них были 
мотыги, лопаты, топорики. За спинами висели связки срезанных лоз. На полах 
черных ряс навяз репей и чертополох.
     Торопились озабоченные сутулые старцы, вечерний ветерок шевелил их седые 
бороды. Мрачно глядели они на заходящее солнце; на всех были линялые одежды, а 
на шеях – черные четки.
     Шагали твердо чернобородые, широкоплечие мужчины. Латы, мечи и шпоры были 
бы им больше к лицу, чем потертые монашеские рясы. Эти крепконогие и 
широкогрудые богатыри больше пригодились бы при штурме крепостей. Горели 
румяные, щеки, пушились усы и волнистые бороды.
     Были в толпе монахов и безбородые, узкоголовые, кривоногие, сморщенные 
мужчины с тоненькими писклявыми голосами, те, что до конца своей жизни 
колеблются между Гермесом и Афродитой, Женщины ненавидят таких мужчин, как чуму,
 потому что они не владеют мечом, не умеют наладить соху, не могут косить хлеб, 
поразить врага копьем. По природе своей бесплодные, безбородые, старики с 
юности и сюсюкающие дети в старости,
     Арсакидзе с отвращением глядел на этих долговязых, вихлявых, писклявых, с 
впавшей грудью и широкими бедрами мужчин.
     В конце этой ватаги шли послушники, еще безусые, бледные, с длинными шеями,
 прекрасноликие, с перетянутыми бедрами, широкогрудые и статные.
     Им было бы к лицу ездить верхом на породистых, высоких конях или идти в 
атаку на врага с копьями в руках. Среди них были и совсем мальчики с густыми 
курчавыми локонами, тоненькие, как тростинки. Восковой налет был на их бледных 
лицах.
     Арсакидзе рассматривал каждого из них. Запах воска, ладана и затхлых келий 
исходил от их одежды. «Нищие во Христе!» Он содрогнулся, точно раньше не видел 
этих монашеских легионов в Уплисцихе, Трапезунде, Византионе. Замер наконец 
шлепающий звук подошв, и Арсакидзе услышал топот коней. Пастухи гнали с гор 
табун царских коней. Босоногие слуги сидели на неоседланных кобылицах или по 
двое вели на привязи жеребцов, в гривах которых запутался репей. Ржали ратные 
кони, с пеной у рта грызли удила… Жеребята, прыгая и приплясывая, бежали за 
кобылицами. Буйволы, запряженные в арбы, покрытые бурками, поднимали по дороге 
пыль. Тоскливо сопели потомки бегемотов, словно они везли в столицу 
покойницуночь… Подойдя к дворцу Хурси, Арсакидзе обернулся: двоетрое прохожих 
мелькали еще на перекрестках улиц. Он дал им пройти и быстро свернул в сад. 
Полный тревоги, поднимался он по ступенькам лестницы. Запросто захаживал он 
когдато в семью Колонкелидзе и теперь удивлялся своему волнению.
     Большая зала была открыта. По углам мерцали светильники. У самого порога 
сидела служанка Хатута. Чулок со спицами лежал у нее на коленях. Арсакидзе 
поздоровался, но ответа не последовало. Он заглянул служанке в лицо – она 
крепко спала.
     Войдя в залу, юноша кашлянул. Никто не отозвался.
     Рогатые оленьи головы, трехзвенные панцири, стрелы и луки висели по стенам.
 Осторожно прошел он мимо закрытых сундуков. Задняя дверь была чуть приоткрыта. 
Он остановился у самого порога и осторожно заглянул в малую залу.
     Семь хевисбери сидели вокруг стола, на котором лежали груды пховских 
япухов. Арсакидзе узнал всех пховцев: Мурочи Калундаури, Мамука Баланчаури, 
Мартия Багатаури, Зезваи Мисураули, Бердия Бебураули, Ушиша Гудушаури и Шиола 
Апханаури.
     Во главе стола сидела Гурандухт.
     Косматые хевисбери сидели в железных шлемах. Пламя светильников отражалось 
в их черных латах. Опустив головы, слушали они Шорену.
     – Я женщина, но я буду мстить царю за отца. Без меня не начинайте 
восстания. Я приеду в Кветари в день святого Георгия из Цкароствали. Надену на 
себя латы и шлем отца, опояшусь его мечом, сяду на его ратного коня и поведу 
войско с синим знаменем вперед. И тогда мы увидим, на что способны пховские 
рыцари и женщины. Наше счастье, что Георгий не разрушил в Кветари главной 
крепости. Вы должны как можно скорее построить боевые башни. Ошибка моего отца 
была в том, что Он допустил в Пхови войско Звиада, пригласил царя в замок и не 
ослепил его до прихода Звиада Мы не должны повторять этой ошибки. Войско Звиада 
мы встретим в Гудамакари.
     Встал старейший Мурочи Калундаури:
     – В тот раз нам изменили Мамамзе и Тохаисдзе. Они должны были разбить 
войско Звиада в Гудамакари.
     Услышанное взволновало Арсакидзе. Он понял, в какое опасное для нее и для 
родины дело втягивали Шорену эти фанатики. Он смело открыл дверь и вошел в залу.
 Хевисбери повскакали с мест. Арсакидзе почувствовал запах овчины, смешанный с 
запахом масла. Мурочи Калундаури ласково приветствовал Арсакидзе. Константин 
приложился к его правому плечу. Расспрашивали Арсакидзе о здоровье, не женился 
ли он, чем занимается в Мцхете. Гурандухт смутилась, но встретила гостя 
приветливо. По ее приказанию прислужница подала свежие япухи и пховские 
хинкали. Потом хозяйка встала и вышла в большую залу. Арсакидзе слышал, как она 
бранила служанку Хатуту:
     – Для чего же тебя посадили у порога, если ты не сумела сообщить нам 
вовремя о приходе гостя? Разговор с хевисбери пробудил в Арсакидзе воспоминания 
о Пхови, о счастливых вечерах, проведенных в замке Колонкелидзе.
     Шорена подсела к юноше.
     – О твоей болезни мы узнали только вчера, Ута. Вардисахар уверяла нас, ч