ошечко залетел камешек.
     Арсакидзе прислушался к шороху. Снова стал листать книгу. Второй камешек 
упал к его ногам. Встал, вышел в огород. В дубовой роще плакал филин. Уже хотел 
вернуться в дом, но как раз в это время под липой мелькнула тень в белом 
покрывале. Приблизился и в лунном свете узнал Вардисахар. Он ввел ее в дом.
     Вардисахар казалась взволнованной и тяжело дышала.
     – Погаси светильник, – проговорила она быстро, – не застали бы нас..
     Арсакидзе удивился ее словам. Придвинул ей кресло, усадил.
     Вардисахар осмотрелась, остановила взгляд на щите и кольчуге, висевших на 
стене. Снова попросила юношу:
     – Погаси свет!
     – Но почему же гасить свет? Нона спит, а кроме нее, ко мне никто не войдет.

     Придвинул кресло и сел рядом с ней. Вардисахар в плену стала как будто еще 
прекраснее. Снова нравилась ему его бывшая цацали. Обняв за шею, поцеловал ее 
около уха.
     Женщина придвинулась. Он обнял ее за талию, притянул к себе, откинул 
голову и долго целовал сладкие, как сотовый мед, губы.
     Арсакидзе расплел ей косы цвета спелых пшеничных колосьев, трижды 
обмотанные вокруг головы.
     – Встань, пересядем на тахту, – попросил юноша.
     – Здесь лучше, – заупрямилась она.
     Он стал упрашивать ее, но Вардисахар упорно отказывалась. Юноша подхватил 
ее на руки и насильно положил на тахту.
     Женщина встала.
     – Лучше посидим, – сказала она. Арсакидзе подсел к ней. Вардисахар 
увернулась от его объятий.
     Юноша обиделся. Она встала, опустилась на колени перед тахтой, склонила 
голову к Арсакидзе и вдруг, как дитя, заплакала навзрыд.
     Юноша не стал расспрашивать о причине ее слез.
     «Наверное, взволнована после долгой разлуки, – подумал он. – Ласка и 
нежность успокоят ее…»
     Гостья попросила воды.
     Утолила жажду и, развеселившись, принялась тараторить:
     – Шорена ездила в Зедазени, вчера только вернулась оттуда. Дома застала 
Гурандухт. Обнялись, заплакали. Камни возопили бы, глядя на них. Скоро 
состоится обручение, – заключила она свой рассказ.
     Расхваливала Вардисахар Гиршела, владетеля Квелисцихе. Этот человек 
почемуто не нравился Арсакидзе, ему неприятно было слушать о нем, но он не 
перебивал женщину.
     – Вчера видела его мельком, – продолжала она. – Красив был эристав верхом 
на коне, ехал он стремя в стремя с царем Георгием. Отборные латники 
сопровождали их. Георгий сиял лицом, а Гиршел, владетель Квелисцихе, – осанкой.
 На царе были латы позолоченные, на эриставе – посеребренные.
     Арсакидзе был ревнив.
     – Все же, который из них тебе больше понравился; Вардо? Царь Георгий или 
эристав Гиршел? – спросил он с насмешкой в голосе.
     Женщина не поняла насмешки.
     – По правде говоря, царь Георгий. Я не люблю верзил…
     Арсакидзе вспыхнул, но смолчал. С балкона донесся шорох. Арсакидзе вышел. 
Собаку заперли на балконе, он выпустил ее и закрыл дверь на задвижку.
     Вардисахар собралась уходить.
     – Надо спешить, Шорена не ляжет без меня. Я должна ее раздеть.
     – Подожди еще немного.
     Он усадил ее на тахту и сел рядом. Откинул ей волосы и поцеловал в мочку 
уха.
     Вардисахар снова защебетала:
     – Хочу рассказать тебе один секрет. Под клятвой открыла мне его Гурандухт, 
мать Шорены…
     Арсакидзе заинтересовался.
     – О чем же тебе говорила Гурандухт? Но женщина вдруг заупрямилась… 
Арсакидзе стал настаивать.
     – Поклянись, что даже Шорене не выдашь секрета. Арсакидзе трижды поклялся.
     – Подумай только, – начала таинственно девушка, – твоя молочная сестра 
вовсе не Шорена.
     – А кто же? – прервал ее пораженный Арсакидзе.
     – Мзекала, дочь наложницы Колонкелидзе.
     – А где Мзекала?
     – Она умерла еще в колыбели.
     Вардисахар немного помолчала, огляделась кругом и продолжала:
     – Ну так вот… Твоя молочная сестра, оказывается, Мзекала.
     – Почему же нам говорили, что мы с Шореной молочные брат и сестра?
     – Наверное, Гурандухт побоялась пховского обычая заводить цацали. Потому и 
объявила вас братом и сестрой, – сказала Вардисахар и лукаво улыбнулась. Она 
без слов спрашивала его взглядом: «Ведь рад, что ты не молочный брат Шорены?»
     Арсакидзе был поражен этим известием. Он даже не стал вникать в смысл 
улыбки своей собеседницы.
     – Шорена росла одна в замке эристава. Из дворян не было никого поблизости. 
Не могла же она дружить с рабами! Выросли вместе, бывали вдвоем, и потому вас 
объявили молочными братом и сестрой, – сказала Вардисахар и снова испытующе 
посмотрела на юношу. Но на ег