лице ничего не могла прочесть, кроме изумления.
     Она снова встала, собираясь уходить.
     – Мы так долго не виделись, Вардо, отчего же ты торопишься уйти? – сказал 
он и заглянул ей в глаза. – Может быть, другой тебе приглянулся?
     Девушка покраснела.
     Это показалось ему подозрительным. Он вспомнил, как странно сверкали ее 
глаза, когда она говорила о царе Георгии.
     Он обнял женщину за шею.
     – Погаси светильник, – опять попросила Вардисахар.
     – Нет, не погашу, – упрямо ответил юноша. Правой рукой он обнял женщину.
     – Не надо, – взмолилась Вардисахар,отпусти меня сегодня домой, в другое 
время я тайком уйду от госпожи и приду на всю ночь, если хочешь.
     – В другое время? Тогда я другую найду! – Юноша разозлился.
     Женщина зарделась. Юноша, не помня ни о чем, схватил ее и уложил на тахту, 
целовал ее в шею, в уста.
     Уста Вардисахар рдели, как кизил, но она продолжала бороться.
     Снова перехватил ей руки Арсакидзе, потянулся поцеловать ее, но вдруг 
отпустил и вскочил.
     – Что это у тебя на груди? Девушка покраснела и ничего не ответила.
     Юноша различил на груди Вардисахар следы укуса, Взбешенный, он грубо 
крикнул ей в лицо:
     – Распутница, ты все еще продолжаешь блудить! С тебя не довольно, что тебя 
тискал аланский царь!
     – Не оскорбляй меня незаслуженно, – сказала она. – Клянусь тобой, ни с кем 
не делила я любви к тебе.
     – Не клянись мной, блудница! – крикнул юноша, – Ты собой клянись!
     – Успокойся, успокойся!умоляла Вардисахар. – Ты только успокойся, я 
расскажу тебе подробно обо всем.
     – Что ты можешь мне рассказать больше того, что я вижу своими глазами!
     Женщина встала, поправила рубашку. Ревнивец сорвал с нее три застежки.
     – Где мои жемчуга?
     Арсакидзе нашел их и вложил ей в руки.
     – Это подарок твоего любовника? Не забудь, возьми с собой. Знаю, как ты 
жадна на подарки…
     – Шорена подарила мне вчера эту рубашку с жемчужными застежками.
     Юноша зло улыбнулся.
     – Если не веришь словам моим, думай как хочешь, – сказала Вардисахар.
     Ее спокойствие взбесило его еще больше.
     – Говори сейчас же, чьи это укусы, не то не выйдешь отсюда живой.
     Вардисахар бросилась к нему, закрыла ему рукой рот,
     – Помолчи, шальной, разбудишь старуху. Имей терпение, расскажу все.
     – Кто бы ни пришел ко мне, всем буду говорить, что ты распутница и лгунья!
     Вардисахар оправила платье. Села в кресло, скрестив руки, и рассказала обо 
всем приключившемся с нею три дня тому назад.
     – Царский скороход приходил во дворец Хурси. Это он поступил так со мною.
     – Лучше бы убил тебя этот скороход! Женщина сидела и горестно плакала.
     – Если ты не распутная, как же ты впустила в дом чужого человека? – 
спрашивал ее Арсакидзе.
     – Подумай сам, как могла я, пленница, не впустить в дом царского 
скорохода? Да я не была одна – прислужница Мелания была дома…
     – Если ты не врешь, скажи, как звали царского скорохода?
     Она задумалась, подняла голову, взглянула в глаза юноше и в раздумье 
произнесла:
     – Глахуна Авшанидзе.
     «Так вот почему ты хвалила царя Георгия!» – хотел было сказать Константин, 
но прикусил язык.
     «Еще хуже – значит, это был сам царь Георгий, а он уж, конечно, не 
ограничился укусом».
     Арсакидзе окончательно решил, что цацали, изменила ему.
     – Вставай и уходи сейчас же отсюда, и чтобы глаза мои не видели тебя 
больше…
     Женщина зарыдала, упала к его ногам, целовала колени.
     – Не гони меня, я ни в чем не повинна.
     – Если ты не уйдешь, я сам уйду! – грубо крикнул Константин.
     Женщина встала, вытерла слезы, накинула покрывало на голову.
     – Я уйду, но знай, я буду мстить тебе!
     Она ушла, и когда Арсакидзе поглядел ей вслед, то заметил, что плечи 
Вардисахар продолжали вздрагивать.
     
XXIX
     
     Арсакидзе не спал эту ночь. Лаяли собаки под липами, какойто шум 
послышался во дворе. Арсакидзе встал.
     Опоясался мечом и вышел во двор. Там никого не оказалось. Собаки окружили 
его, виляли хвостами, трогали лапами, ласкали нового хозяина.
     В саду спали цветы и пчелы.
     Странное жужжание доносилось с пасеки, словно пели во сне эти всеми 
любимые насекомые. Мужественно боролся фазан с темнотой в долине Цицамури. 
Белые, совсем белые облака мелькали в горах, а горы были так легки, что 
казалось, вотвот снимутся они с земли и растают в эфире. Под ними лежала 
долина Арагвы, похожая издали н