Я кивнул и расплатился. Потом я медленно пошел домой.




X


В мастерской стоял отремонтированный форд. Новых заказов не было. Следовало 
что-то предпринять. Кестер и я отправились на аукцион. Мы хотели купить такси, 
которое продавалось с молотка. Такси можно всегда неплохо перепродать.

Мы проехали в северную часть города. Под аукцион был отведен флигель во дворе. 
Кроме такси, здесь продавалась целая куча других вещей: кровати, шаткие столы, 
позолоченная клетка с попугаем, выкрикивавшим «Привет, миленький!», большие 
старинные часы, книги, шкафы, поношенный фрак, кухонные табуретки, посуда – все 
убожество искромсанного и гибнущего бытия.

Мы пришли слишком рано, распорядителя аукциона еще не было.

Побродив между выставленными вещами, я начал листать зачитанные дешевые издания 
греческих и римских классиков с множеством карандашных пометок на полях. 
Замусоленные, потрепанные страницы. Это уже не были стихи Горация или песни 
Анакреона, а беспомощный крик нужды и отчаяния чьей-то разбитой жизни. Эти 
книги, вероятно, были единственным утешением для их владельца, он хранил их до 
последней возможности, и уж если их пришлось принести сюда, на аукцион,
 – значит, все было кончено.

Кестер посмотрел на меня через плечо:

– Грустно все это, правда?

Я кивнул и показал на другие вещи:

– Да, Отто. Не от хорошей жизни люди принесли сюда табуретки и шкафы.

Мы подошли к такси, стоявшему в углу двора. Несмотря на облупившуюся лакировку, 
машина была чистой. Коренастый мужчина с длинными большими руками стоял 
неподалеку и тупо разглядывал нас.

– А ты испробовал машину? – спросил я Кестера.

– Вчера, – сказал он. – Довольно изношена, но была в прекрасных руках. Я 
кивнул:

– Да, выглядит отлично. Ее мыли еще сегодня утром. Сделал это, конечно, не 
аукционист.

Кестер кивнул головой и посмотрел на коренастого мужчину:

– Видимо, это и есть владелец. Вчера он тоже стоял здесь и чистил машину.

– Ну его к чертям! – сказал я. – Он похож на раздавленную собаку.

Какой-то молодой человек в пальто с поясом пересек двор и подошел к машине. У 
него был неприятный ухарский вид.

– Вот он, драндулет, – сказал он, обращаясь то ли к нам, то ли к владельцу 
машины, и постучал тростью по капоту. Я заметил, что хозяин вздрогнул при этом.

– Ничего, ничего, – великодушно успокоил его человек в пальто с поясом, – 
лакировка все равно уже не стоит ни гроша. Весьма почтенное старье. В музей бы 
его, а? – Он пришел в восторг от своей остроты, громко расхохотался и посмотрел 
на нас, ожидая одобрения. Мы не рассмеялись. – Сколько вы хотите за этого 
дедушку? – обратился он к владельцу.

Хозяин молча проглотил обиду. – Хотите отдать его по цене металлического лома, 
не так ли? – продолжал тараторить юнец, которого не покидало отличное 
настроение. – Вы, господа, тоже интересуетесь? – И вполголоса добавил: – Можем 
обделать дельце. Пустим машину в обмен на яблоки и яйца, а прибыль поделим. 
Чего ради отдавать ему лишние деньги! Впрочем, позвольте представиться: «Гвидо 
Тисс из акционерного общества „Аугека“.

Вертя бамбуковой тростью, он подмигнул нам доверительно, но с видом 
превосходства. „Этот пошлый двадцатипятилетний червяк знает все на свете“, – 
подумал я с досадой. Мне стало жаль владельца машины, молча стоявшего рядом.

– Вам бы подошла другая фамилия. Тисс не звучит, – сказал я.

– Да что вы! – воскликнул он польщенно. Его, видимо, часто хвалили за хватку в