– Я рассказал, как погибла жена булочника, и даже приукрасил немного эту 
историю, погубив вместе с матерью еще и ребенка.

Но душа у Блюменталя была словно несгораемый шкаф.

– Небьющееся стекло теперь во всех машинах, – прервал он меня. – В этом ничего 
особенного нет.

– Ни в одной машине серийного производства нет небьющегося стекла, – возразил я 
с ласковой решительностью. – В лучшем случае это только ветровые стекла в 
некоторых моделях. Но никоим образом не боковые.

Я нажал на клаксон и перешел к описанию комфортабельного внутреннего устройства 
– багажника, сидений, кармана, приборного щитка; я не упустил ни одной 
подробности, включил даже зажигалку, чтобы иметь повод предложить сигарету и 
попытаться хоть таким образом немного смягчить его, но он отклонил и это.

– Спасибо, не курю, – сказал он и посмотрел на меня с выражением такой скуки, 
что я внезапно ощутил страшное подозрение – может быть, он вовсе и не к нам 
направлялся, а забрел сюда случайно; может быть, он собирался покупать машину 
для метания петель или радиоприемник и здесь торчал сейчас просто от 
нерешительности, переминаясь на месте, прежде чем двинуться дальше.

– Давайте сделаем пробную поездку, господин Блюменталь, – предложил я наконец, 
уже основательно измочаленный.

– Пробную поездку? – переспросил он так, словно я предложил ему искупаться.

– Ну да, проедем. Вы же должны сами убедиться, на что способна машина. Она 
просто стелется по дороге, идет, как по рельсам. И мотор тянет так, словно этот 
тяжеленный кузов легче пушинки.

– Эти уж мне пробные катания! – он пренебрежительно отмахнулся. – Пробные 
катания ничего не показывают. Недостатки машины обнаруживаются только потом.

«Еще бы, дьявол ты чугунный, – думал я обозленно, – что ж ты хочешь, чтобы я 
тебя носом тыкал в недостатки?»

– Нет так нет, – сказал я и простился с последней надеждой. Этот субъект явно 
не собирался покупать.

Но тут он внезапно обернулся, посмотрел мне прямо в глаза и спросил тихо, резко 
и очень быстро;

– Сколько стоит машина?

– Семь тысяч марок, – ответил я, не сморгнув, словно из пистолета выстрелил. Я 
знал твердо: ему не должно ни на мгновенье показаться, будто я размышляю. 
Каждая секунда промедления могла бы обойтись в тысячу марок, которую он 
выторговал бы. – Семь тысяч марок, нетто, – повторил я уверенно и подумал: 
«Если ты сейчас предложишь пять, то получишь машину».

Но Блюменталь не предлагал ничего. Он только коротко фыркнул:

– Слишком дорого.

– Разумеется, – сказал я, считая, что теперь уже действительно не на что 
надеяться.

– Почему «разумеется»? – спросил Блюменталь неожиданно почти нормальным 
человеческим тоном.

– Господин Блюменталь, – сказал я, – а вы встречали в наше время кого-нибудь, 
кто по-иному откликнулся бы, когда ему называют цену? Он внимательно посмотрел 
на меня. Потом на его лице мелькнуло что-то вроде улыбки:

– Это правильно. Но машина все-таки слишком дорога.

Я не верил своим ушам. Вот он, наконец-то, настоящий тон! Тон заинтересованного 
покупателя! Или, может быть, это опять какой-то новый дьявольский прием?

В это время в ворота вошел весьма элегантный франт. Он достал из кармана газету,
 заглянул туда, посмотрел на номер дома и направился ко мне:

– Здесь продают кадилляк?

Я кивнул и, не находя слов, уставился на желтую бамбуковую трость и кожаные 
перчатки франта.