недоступной. «У нас с ней не может быть ничего общего», – подумал я и сказал:

– Откуда это вы появились, словно призрак? Ведь я все время следил за дверью.

Она кивнула куда-то направо:

– Там есть еще один вход. Но я опоздала. Вы уже давно ждете?

– Вовсе нет. Не более двух-трех минут. Я тоже только что пришел.

Компания за моим столом притихла. Я чувствовал оценивающие взгляды четырех 
матрон на своем затылке.

– Мы останемся здесь? – спросил я.

Девушка быстро оглядела стол. Ее губы дрогнули в улыбке. Она весело взглянула 
на меня:

– Боюсь, что все кафе одинаковы.

Я покачал головой:

– Те, которые пусты, лучше. А здесь просто чертово заведение, в нем начинаешь 
чувствовать себя неполноценным человеком. Уж лучше какой-нибудь бар.

– Бар? Разве бывают бары, открытые средь бела дня?

– Я знаю один, – ответил я. – И там вполне спокойно. Если вы не возражаете…

– Ну что ж, для разнообразия…

Я посмотрел на нее. В это мгновенье я не мог понять, что она имеет в виду. Я не 
имею ничего против иронии, если она не направлена против меня. Но совесть у 
меня была нечиста.

– Итак, пойдем, – сказала она.

Я подозвал кельнера, – Три большие рюмки коньяку! – заорал этот чертов филин 
таким голосом, словно предъявлял счет посетителю, уже находившемуся в могиле. – 
Три марки тридцать.

Девушка обернулась:

– Три рюмки коньяку за три минуты? Довольно резвый темп.

– Две я выпил еще вчера.

– Какой лжец! – прошипела атлетическая особа мне вслед. Она слишком долго 
молчала.

Я повернулся и поклонился:

– Счастливого рождества, сударыня! – и быстро ушел.

– У вас была ссора? – спросила девушка на улице.

– Ничего особенного. Просто я произвожу неблагоприятное впечатление на солидных 
дам.

– Я тоже, – ответила она.

Я поглядел на нее. Она казалась мне существом из другого мира. Я совершенно не 
мог себе представить, кто она такая и как она живет.

* * *


В баре я почувствовал твердую почву под ногами. Когда мы вошли, бармен Фред 
стоял за стойкой и протирал большие рюмки для коньяка. Он поздоровался со мною 
так, словно видел впервые и словно это не он третьего дня тащил меня домой. У 
него была отличная школа и огромный опыт.

В зале было пусто. Только за одним столиком сидел, как обычно, Валентин Гаузер. 
Его я знал еще со времен войны; мы были в одной роте. Однажды он под ураганным 
огнем принес мне на передовую письмо; он думал, что оно от моей матери. Он знал,
 что я очень жду письма, так как матери должны были делать операцию. Но он 
ошибся. Это была рекламная листовка о подшлемниках из крапивной ткани. На 
обратном пути его ранило в ногу.

Вскоре после войны Валентин получил наследство. С тех пор он его пропивал… Он