– Погоди. Полежу еще минутку.

Она лежала спокойно на кровати, не разговаривая, будто спала. Но ее глаза были 
открыты, и иногда я улавливал в них отблеск огней рекламы, бесшумно скользивших 
по стенам и потолку, как северное сияние. На улице все замерло. За стеной время 
от времени слышался шорох, – Хассе бродил по комнате среди остатков своих 
надежд, своего брака и, вероятно, всей своей жизни.

– Ты бы осталась здесь, – сказал я. Она привстала:

– Сегодня нет, милый…

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась…

– Завтра…

Она встала и тихо прошлась по темной комнате. Я вспомнил день, когда она 
впервые осталась у меня, когда в сером свете занимающегося дня она точно так же 
прошлась по комнате, чтобы одеться. Не знаю почему, но в этом было что-то 
поразительно естественное и трогательное, – какой-то отзвук далекого прошлого, 
погребенного под обломками времени, молчаливое подчинение закону, которого уже 
никто не помнит. Она вернулась из темноты и прикоснулась ладонями к моему лицу:

– Хорошо мне было у тебя, милый. Очень хорошо. Я так рада, что ты есть.

Я ничего не ответил. Я не мог ничего ответить.

* * *


Я проводил ее домой и снова пошел в бар. Там я застал Кестера.

– Садись, – сказал он. – Как поживаешь?

– Не особенно, Отто.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Если мне начать пить, придется выпить много. Этого я не хочу. Обойдется. Но я 
мог бы заняться чем-нибудь другим. Готтфрид сейчас работает на такси?

– Нет.

– Ладно. Тогда я поезжу несколько часов.

– Я пойду с тобой в гараж, – сказал Кестер.

Простившись с Отто, я сел в машину и направился к стоянке. Впереди меня уже 
были две машины. Потом подъехали Густав и актер Томми. Оба передних такси ушли, 
вскоре нашелся пассажир и для меня. Молодая девушка просила отвезти ее в 
«Винету», модную танцульку с телефонами на столиках, с пневматической почтой и 
тому подобными атрибутами, рассчитанными на провинциалов. «Винета» находилась в 
стороне от других ночных кафе, в темном переулке.

Мы остановились. Девушка порылась в сумочке и протянула мне бумажку в пятьдесят 
марок. Я пожал плечами:

– К сожалению, не могу разменять.

Подошел швейцар.

– Сколько я вам должна? – спросила девушка.

– Одну марку семьдесят пфеннигов.

Она обратилась к швейцару:

– Вы не можете заплатить за меня? Я рассчитаюсь с вами у кассы.

Швейцар распахнул дверцу машины и проводил девушку к кассе. Потом он вернулся:

– Вот… Я пересчитал деньги:

– Здесь марка пятьдесят…

– Не болтай попусту… зелен еще… Двадцать пфеннигов полагается швейцару за то, 
что вернулся. Такая такса! Сматывайся!

Были рестораны, где швейцару давали чаевые, но только если он приводил 
пассажира, а не когда ты сам привозил ему гостя.