связь! Ты обстреливаешь меня сонетами, а я обмываю свои раны твоим рейнвейном. 
Хочешь, я двенадцатистрочниками в манере Аретино изображу некоей даме 
создавшуюся ситуацию, о ты, ростовщик, бурно преуспевающий за счет своего 
спасителя?

Эдуард даже поперхнулся.

— Мне нужно на свежий воздух, — бормочет он в ярости. — Вымогатели! Сутенеры! 
Неужели в вас совсем стыда нет?

— Мы стыдимся более серьезных вещей, безобидный миллионщик! Валентин чокается 
со мной. Вино исключительное.

— А как насчет визита в обитель греха? — застенчиво осведомляется проходящий 
мимо нас Отто Бамбус.

— Пойдем непременно, Отто. Мы обязаны пойти ради поэзии.

— И почему охотнее всего пьешь, когда идет дождь? — спрашивает Валентин и снова 
наполняет стаканы. — Полагалось бы наоборот.

— А тебе хотелось бы всему найти объяснения?

— Конечно, нет! Тогда не о чем было бы с людьми разговаривать. Просто к слову 
пришлось.

— Может быть, тут действует нечто вроде стадного чувства? Жидкость призывает к 
жидкости.

— Но я и мочусь чаще в дождливые дни, а это уж по меньшей мере странно.

— Оттого, что в эти дни ты больше пьешь. Что тут странного?

— Правильно. — Валентин удовлетворенно кивает головой. — Об этом я не подумал. 
Скажи, а люди потому воюют, что тогда больше детей родится?




XII



Бодендик, словно большая черная кошка, пробирается сквозь туман.

— Ну как? — игриво спрашивает он. — Все еще стараетесь исправить этот мир?

— Я наблюдаю его.

— Ага! Видно, что философ! И что же вы находите?

Я смотрю на его веселое лицо, красное и мокрое от дождя, оно сияет из-под шляпы 
с отвисшими полями.

— Нахожу, что за две тысячи лет христианство очень мало продвинуло человечество 
вперед, — отвечаю я.

На миг лицо Бодендика, выражающее благоволение и сознание своего превосходства, 
меняется, затем становится прежним.

— А вы не думаете, что, пожалуй, еще слишком молоды для подобных суждений?

— Верно, а вы не находите, что ставить человеку в вину его молодость — самое 
неубедительное возражение, какое можно придумать?! Других у вас нет?

— У меня есть множество других. Но не против подобной нелепости. Разве вы не 
знаете, что всякое обобщение — признак легкомыслия?

— Верно, — устало соглашаюсь я. — И сказал я это только потому, что идет дождь. 
Но все же в этом есть какая-то правда. Вот уже больше месяца, как я, когда не 
спится, занимаюсь изучением истории.

— Почему? Тоже потому, что время от времени идет дождь?

Я игнорирую этот безобидный выпад.

— Оттого что мне хотелось уберечься от преждевременного пессимизма и некоторого 
отчаянья. Не каждому дано с простодушной верой устремлять свой взгляд поверх 
всего на Пресвятую Троицу, не желая замечать, что мы тем временем усердно 
заняты подготовкой новой войны, хотя только что проиграли предыдущую, которую