— Господин Либерман, — обращаюсь я к этому восьмидесятилетнему здоровяку. — Мы 
говорим не о нашем деле. У господина Кроля тяжелый приступ космического гриппа, 
с которым мы сейчас героически боремся. Хотите выпить с нами стакан лекарства?

— Да я больше насчет водки. От вина я только трезвею.

— У нас есть и водка.

Я наливаю ему полный чайный стакан. Он делает основательный глоток, затем берет 
свой рюкзак и извлекает оттуда четыре форели, завернутые в большие зеленые 
листья, пахнущие рекою, дождем и рыбой.

— Подарок, — сообщает Либерман.

Форели лежат на столе, глаза у них остекленели, серо-зеленая кожа покрыта 
красными пятнами. Смерть снова вторглась в комнату, где только что веяло 
бессмертием; вошла мягко и безмолвно, как упрек твари, обращенный к человеку, 
этому всеядному убийце, который, разглагольствуя о мире и любви, перерезает 
горло овцам и глушит рыбу, чтобы набраться сил и продолжать разглагольствовать 
о мире и о любви, не исключая и Бодендика — мясоеда, слуги Господа.

— Хороший ужин, — заявляет Либерман. — Особенно для вас, господин Кроль. Легкое,
 диетное блюдо.

Я отношу мертвую рыбу в кухню и вручаю фрау Кроль, которая разглядывает ее с 
видом знатока.

— С вареным картофелем, сливочным маслом и салатом, — заявляет она.

Я обвожу взглядом кухню. Она блистает чистотой, свет отражается от начищенных 
кастрюль, что-то шипит на сковороде, и разносится аппетитный запах. Кухни — это 
всегда утешение. Упрек исчезает из глаз форелей. Мертвая тварь вдруг 
превращается в пищу, которую можно приготовить самыми разнообразными способами. 
И вдруг кажется, что, пожалуй, для этого они и родились на свет. Какие мы 
предатели по отношению к самым своим благородным чувствам, думаю я.

Либерман принес несколько адресов. Действие гриппа уже сказывается. Люди мрут 
оттого, что ослабела сопротивляемость их организмов. Их силы были и так 
подорваны голоданием во время войны. Я вдруг решаю переменить профессию. Я 
устал иметь дела со смертью. Георг принес свой купальный халат и теперь сидит в 
нем, словно потеющий Будда. Халат ядовито-зеленого цвета. Георг любит носить 
дома яркие цвета. Мне вдруг становится ясно, что именно напомнил мне наш 
разговор перед приходом сторожа. На днях Изабелла сказала — точно я не припомню 
ее слов — относительно обмана, таящегося в окружающих нас предметах. А 
действительно ли был обман, когда мы говорили о нем? Или мы на один сантиметр 
приблизились к Богу?




x x x


Келья поэтов в гостинице «Валгалла» — это маленькая комнатка с панелями. На 
полке с книгами стоит бюст Гете, на стенах висят фотографии и гравюры, 
изображающие немецких классиков, романтиков и некоторых современных авторов.

В этой келье собираются члены клуба поэтов, а также избранная городская 
интеллигенция. Собрания происходят раз в неделю. Время от времени здесь 
появляется даже главный редактор местной ежедневной газеты и его либо окружают 
откровенным льстивым вниманием, либо втайне ненавидят — смотря по тому, какой 
материал он принял и какой отверг. Но ему наплевать. Словно добрый дядюшка, 
проплывает он в табачном дыму, усталый, чтимый, оклеветанный, хотя в одном все 
присутствующие сходятся: он ничего не понимает в современной литературе. После 
Теодора Шторма, Эдуарда Мерике и Готфрида Келлера для него начинается великая 
пустыня.

Кроме него, здесь еще бывают несколько советников краевого суда и 
чиновников-пенсионеров, интересующихся литературой; Артур Бауер и кое-кто из 
его коллег; местные поэты, несколько художников и музыкантов и время от времени 
какой-нибудь гость. В этот вечер Артура Бауера как раз обхаживает подлиза 
Маттиас, он надеется, что Артур издаст его «Книгу о смерти» в семи частях. 
Появляется и Эдуард Кноблох, основатель клуба. Быстрым взглядом окидывает он 
присутствующих и явно чем-то обрадован. Некоторые его враги и критики не пришли.
 К моему удивлению, он усаживается рядом со мной. После вечера с курицей я 
этого не ожидал.

— Ну как жизнь? — спрашивает он совсем по-человечески, а не своим обычным 
ресторанным тоном.