Ризенфельда. — Я вчера где-то тут слышал эту фамилию.

— Вот видите! — Ризенфельд на мгновение повертывается к нам. — Я же сказал — 
француженка! Сразу видишь — что je ne sais pas quoi![7 - В ней есть изюминка 
(франц.)] Вы не находите, господин Кроль?

— Вы знаток — вам и карты в руки, господин Ризенфельд!

Свет в комнате Лизы гаснет. Ризенфельд опрокидывает водку в свое судорожно 
сжавшееся горло и снова прилипает лицом к стеклу. Через некоторое время в 
дверях появляется Лиза и идет по улице. Ризенфельд смотрит ей вслед.

— Какая походка! Волшебство! Она не семенит, она делает большие шаги. Настоящая 
пантера, и полная, и стройная! Если женщина семенит, в ней всегда 
разочаровываешься. Но эта — за эту я даю гарантию!

В то время как он восхищается полной и стройной пантерой, я спешно пропускаю 
еще стаканчик. Георг, безмолвно ухмыляясь, снова опустился в кресло. Ризенфельд 
оборачивается к нам. Лицо его светится в сумраке, словно бледная луна.

— Свету, господа! Чего мы еще ждем! Ринемся в жизнь!

Мы следуем за ним в сумраке теплой ночи. Я смотрю на его лягушечью спину. Если 
бы я мог так же легко вынырнуть из глубин моей мрачности, как этот мастер 
превращений, с завистью думаю я.




x x x


В «Красной мельнице» яблоку негде упасть. Мы получаем столик возле самого 
оркестра. Музыка и без того играет очень громко, но за нашим столом кажется 
просто оглушительной. Сначала мы кричим друг другу на ухо свои замечания, потом 
довольствуемся знаками, словно мы трио глухонемых. Танцевальная площадка так 
набита, что люди едва движутся. Но Ризенфельда это не смущает. Он высмотрел за 
стойкой бара женщину в белом шелку и устремляется к ней. Гордо толкает он ее 
своим острым пузом туда и сюда по танцплощадке. Она на голову выше своего 
кавалера и скучающим взглядом смотрит поверх него в зал, где плавают воздушные 
шары. А внизу Ризенфельд пылает, как Везувий. Его демон овладел им.

— А что, если подлить ему водки в вино, чтобы он поскорее насосался? — говорю я 
Георгу. — Ведь мальчик пьет, как дикий осел! Мы ставим уже пятую бутылку. Если 
так пойдет дальше — мы через два часа будем банкротами. По моим расчетам, мы 
уже пропили несколько надгробий. Надеюсь, он не притащит к нашему столику это 
белое привидение, не то нам и ее придется поить.

Георг качает головой:

— Это барменша. Ей придется вернуться за стойку.

Снова появляется Ризенфельд. Он красен и вспотел.

— Что все это перед волшебной силой фантазии, — орет он сквозь шум. — Осязаемая 
действительность? Пусть! Но где же поэзия? Вот сегодня вечером — темнеющее небо 
и раскрытое окно, тут можно было помечтать! Какая женщина!.. Вы понимаете, что 
я хочу сказать?

— Ясно, — отвечает Георг. — То, чего не можешь заполучить, всегда кажется лучше 
того, что имеешь. В этом и состоит романтика и идиотизм человеческой жизни. 
Ваше здоровье, Ризенфельд.

— Нет, я не рассуждаю так грубо, — орет Ризенфельд, стараясь перекричать 
фокстрот «Ах, если б Петер это знал!». — Мои чувства деликатнее.

— Я тоже, — кричит Георг.

— Я имею в виду нечто более утонченное!

— Ладно, какое хотите утончение!

Музыка звучит в мощном крещендо. Танцевальная площадка кажется жестянкой с 
пестрыми сардинками. Я вдруг цепенею от неожиданности: стиснутая лапами 
какой-то обезьяны в мужском костюме, ко мне приближается справа, сквозь толпу 
танцующих, моя подруга Эрна. Она меня не видит, но я еще издали узнаю ее рыжие 
волосы. Без всякого стыда виснет она на плече типичного молодого спекулянта. Я 
продолжаю сидеть неподвижно, но у меня такое ощущение, словно я проглотил 
ручную гранату. Вон она танцует, эта бестия, которой посвящены целые десять 
стихотворений из моего ненапечатанного сборника «Пыль и звезды», а мне она уже