Герда смотрит на нас.

— Второй раз мне, наверное, уж не удастся вас пригласить, как вы думаете?

— Определенно нет, — отвечаю я, но не могу удержаться и добавляю: — Эдуард 
скорее откажется от помолвки.

Она смеется и не отвечает. На ней очень хорошенькое платьице из коричневого 
натурального шелка. Каким же я был ослом! — думаю я. — Ведь передо мной в 
образе Герды сидит сама жизнь, а я, в своей туманной мании величия, не 
догадался об этом!

Появляется Эдуард и снова мрачнеет, увидев нас в обществе Герды. Он явно что-то 
подсчитывает и решает. Он думает, что мы наврали и опять намерены поживиться за 
его счет.

— Мы пригласили фрейлейн Шнейдер пообедать с нами, — заявляет Георг. — Мы 
празднуем конфирмацию Людвига. Он постепенно созревает и становится мужчиной. 
Уже не считает, что мир существует только ради него.

Георг пользуется большим авторитетом, чем я. Лицо Эдуарда снова проясняется.

— Есть восхитительные цыплята! — он вытягивает губы, словно намереваясь 
свистнуть.

— Пришли нам спокойно обычный обед, — говорю я. — У тебя всегда все 
исключительное. И бутылку Рейнгартсхаузена 1921 года!

Герда поднимает глаза.

— Вино за обедом? Да вы что — в лотерею выиграли? Тогда почему вы больше не 
приходите в «Красную мельницу»?

— Нам достался очень маленький выигрыш, — отвечаю я. — Разве ты все еще там 
выступаешь?

— А ты и не знал? Стыдно! Эдуард вот знает. Правда, у меня был двухнедельный 
перерыв. Но с первого начинается новый ангажемент.

— Тогда мы придем, — заявляет Георг. — Даже если бы пришлось заложить мавзолей.

— Я видела там вчера вечером твою подругу, — говорит мне Герда.

— Эрну? Она не моя подруга. С кем она была?

Герда смеется.

— А какое тебе дело, раз она уже не твоя подруга?

— Очень большое дело, — отвечаю я. — Пройдет немало времени, прежде чем 
перестанешь вздрагивать, хотя бы механически, как лягушечья лапа от 
гальванического тока. Только если окончательно расстанешься с человеком, 
начинаешь по-настоящему интересоваться всем, что его касается. Таков один из 
парадоксов любви.

— Ты слишком много думаешь. Это вредно во всех случаях.

— Он думает неправильно, — замечает Георг. — Его ум только тормозит его чувства,
 вместо того чтобы идти впереди.

— До чего же вы все умные, мальчики! — замечает Герда. — А радости-то у вас в 
жизни хоть когда-нибудь бывают?

Мы с Георгом переглядываемся. Георг смеется. Я ошарашен.

— Думать — вот что для нас радость, — отвечаю я и при этом отлично знаю, что 
лгу.

— Эх, вы, бедняги! Тогда хоть питайтесь как следует!

Рейнгартсхаузен помогает нам выйти из положения. Эдуард сам открывает бутылку и 
дегустирует вино. Он изображает из себя знатока, проверяющего, не отдает ли 
вино пробкой. Затем наливает себе бокал до краев.

— Excellent[11 - Превосходно! (франц.)] — восклицает он с французским 
произношением, полощет горло вином и щурится от удовольствия.

— Настоящим знатокам вина достаточно нескольких капель, — говорю я.

— Мне — нет, и не при таком вине. Да и подать вам мне хочется самое лучшее.