— А почему ты с нами не идешь, Эдуард? — спрашиваю я.

— Нет потребности, — заявляет он. — У меня есть все, что мне нужно.

— Да ну? Есть все? — Я отлично знаю, что он хочет нам втереть очки, и знаю, что 
он лжет.

— Эдуард спит со всеми горничными своей гостиницы, — поясняет Ганс Хунгерман. — 
А если они противятся, он их рассчитывает. Поистине друг народа.

— Горничные! Ты так бы и поступал! Свободные ритмы, свободная любовь. Я — нет! 
Никаких историй в собственном доме. Старинное правило!

— А с посетительницами тоже нельзя?

— Посетительницы! — Эдуард возводит глаза к небу. — Ну, тут иной раз ничего не 
поделаешь. Например, герцогиня фон Бель-Армин…

— Например, что же? — спрашиваю я, когда он смолкает.

Эдуард жеманничает:

— Рыцарь должен быть скромен.

У Хунгермана внезапный приступ кашля.

— Хороша скромность! Сколько же ей было? Восемьдесят?

Эдуард презрительно улыбается, но через мгновение улыбка спадает с его лица, 
словно маска, у которой порвались тесемки: входит Валентин Буш. Правда, он не 
литератор, но решил тоже участвовать. Он желает присутствовать при том, как 
Отто Бамбус потеряет свою девственность.

— Здравствуй, Эдуард! — восклицает Буш. — Хорошо, что ты еще жив, верно? Иначе 
ты бы не смог насладиться приключением с герцогиней.

— Откуда ты знаешь, что это действительно было? — спрашиваю я, пораженный.

— Слышал в коридоре. Вы разговаривали довольно громко. Наверно, хватили всякой 
всячины. Во всяком случае, я от души желаю Эдуарду и его герцогине всяких 
успехов. Очень рад, что именно я спас ему жизнь ради такого приключения.

— Да это случилось задолго до войны, — поспешно заявляет Эдуард. Он чует новую 
угрозу для своих винных запасов.

— Ладно, ладно, — охотно соглашается Валентин. — После войны ты тоже не терял 
времени и, наверно, пережил немало интересного!

— Это в наши-то дни?

— Именно в наши дни. Когда человек в отчаянии, он легче идет навстречу 
приключению. А как раз герцогини, принцессы и графини в этом году особенно 
легко поддаются отчаянию. Инфляция, республика, кайзеровской армии уже не 
существует — разве всего этого не достаточно, чтобы разбить сердце 
аристократки? Ну, а как насчет бутылочки хорошего винца, Эдуард?

— Мне сейчас некогда, — отвечает Эдуард с полным самообладанием. — Очень 
сожалею, Валентин, но сегодня не выйдет. Наш клуб устраивает экскурсию.

— Разве ты тоже идешь с нами? — спрашиваю я.

— Конечно! В качестве казначея! Я обязан! Раньше я не подумал об этом! Но долг 
есть долг!

Я смеюсь. Валентин подмигивает мне, он скрывает, что тоже идет с нами. Эдуард 
улыбается, так как воображает, что сэкономил бутылку вина. Таким образом, все 
довольны.

Мы отбываем. Стоит чудесный вечер. Мы идем на Банштрассе, 12. В городе два 
публичных дома, но тот, что на Банштрассе, как будто поэлегантнее. Дом стоит за 
пределами города, он небольшой и окружен тополями. Я хорошо его знаю: в нем я 
провел часть своей ранней юности, не подозревая о том, что здесь происходит. В 
свободные от уроков послеобеденные часы мы обычно ловили в пригородных прудах и 
ручьях рыбу и саламандр, а на лужайках — бабочек и жуков. В один особенно 
жаркий день, в поисках ресторана, где можно было бы выпить лимонаду, мы попали 
на Банштрассе, 12. Ресторан в нижнем этаже ничем не отличался от обычных 
ресторанов. Там было прохладно, и, когда мы спросили зельтерской, нам ее подали.
 Через некоторое время появились три-четыре женщины в халатиках и цветастых 
платьях. Они спросили нас, что мы тут делаем и в каком классе учимся. Мы 
заплатили за нашу зельтерскую и в следующий жаркий день зашли снова, прихватив