— Красивый у тебя бутон, — замечаю я. — Ты что, на положении жениха, или это 
просто любовь к природе?

— Эдуард очень чуток к красоте, — отвечает за него Герда.

— Это да, — соглашаюсь я. — Разве тебе подали сегодня обычный обед? Унылые 
битки по-кенигсбергски в каком-нибудь безвкусном немецком соусе?

Герда смеется:

— Эдуард, покажи, что ты настоящий рыцарь! Разреши мне пригласить пообедать 
твоих друзей! Они постоянно утверждают, будто ты ужасно скуп. Давай докажем им 
обратное. У нас есть…

— Битки по-кенигсбергски, — прерывает ее Эдуард, — хорошо, пригласим их на 
битки. Я позабочусь, чтобы они были экстра и вам подали…

— Седло косули, — заканчивает Герда. Эдуард пыхтит, как неисправный паровоз.

— Разве это друзья? — заявляет он.

— Что такое?

— Да мы с тобой кровные друзья, как ты с Валентином, — говорю я. — Помнишь наш 
последний разговор в клубе поэтов? Хочешь, я повторю его вслух? Каким размером 
ты теперь пишешь стихи?

— Так о чем же вы там говорили? — спрашивает Герда.

— Ни о чем, — поспешно отвечает Эдуард. — Эти двое никогда слова правды не 
скажут. Остряки, убогие остряки, вот они кто! Понятия не имеют о том, насколько 
жизнь серьезна.

— А насчет серьезности жизни, думаю, что, кроме могильщиков да гробовщиков, 
никто не знает ее лучше, чем мы.

— Ну, вы! Вы видите только нелепые стороны смерти, — вдруг ни с того ни с сего 
заявляет Герда. — А потому перестали понимать серьезность жизни.

Мы смотрим на нее, обалдев от удивления. Это уже, несомненно, стиль Эдуарда. Я 
чувствую, что сражаюсь за потерянную территорию, но еще не имею сил отступить.

— Откуда у тебя эти мысли, Герда? — спрашиваю я. — Эх ты, сивилла, склоненная 
над темными прудами меланхолии!

Герда смеется:

— Вы всю жизнь только и думаете, что о могильных камнях. А другим не так легко 
заинтересоваться могилами. Вот, например, Эдуард — это соловей.

На жирных щеках Эдуарда расцветает улыбка.

— Так как же насчет седла косули? — спрашивает Герда.

— Что ж, в конце концов, почему бы и нет?

Эдуард исчезает. Я смотрю на Герду.

— Браво! — восклицаю я. — Первоклассная работа. Как прикажешь все это понимать?

— Не делай лицо обиженного супруга, — отвечает она. — Просто радуйся жизни, и 
все.

— А что такое жизнь?

— Именно то, что в данную минуту происходит.

— Браво! — на этот раз восклицает Георг. — И сердечное спасибо за ваше 
приглашение. Мы в самом деле очень любим Эдуарда; только он нас не понимает.

— Ты тоже его любишь? — обращаюсь я к Герде.

Герда смеется.

— Какой он еще младенец, — говорит она Георгу. — Вы не могли бы хоть немного 
открыть ему глаза на то, что не все и не всегда его собственность? Да еще если 
он сам для этого ничего не делает.

— Я неутомимо тружусь, стараясь просвещать его, — отвечает Георг. — Но в нем 
есть куча препятствий, которые он называет идеалами. Когда он наконец заметит,