прошло и года с тех пор, как она застигла ночью в мастерской двух взломщиков. 
Они потом пролежали долгое время в больнице, а один так и не оправился после 
мощного удара, который она нанесла ему по голове железной колодкой, к тому же 
он оглох на одно ухо. С тех пор взломщик стал заговариваться.

Карл тащит толстяка к лампе. Он побелел от ярости, но сделать уже ничего не 
может. Толстяк готов. Это было бы все равно, что избивать тифозного больного. 
Толстяк, видимо, получил страшный удар в ту часть тела, с помощью которой хотел 
согрешить. Ходить он не способен. Даже на улицу Карл не может его вышвырнуть. 
Мы укладываем его в углу мастерской на обрезки кожи.

— Самое приятное, что у Карла бывает всегда так уютно, — заявляет один из 
гостей и старается напоить пивом рояль.




x x x


Я иду домой по Гроссештрассе. В голове все плывет; я выпил слишком много, но 
мне этого и хотелось. Только редкие витрины еще светятся, перед ними клубится 
туман и окутывает фонари золотистыми вуалями. На витрине мясной лавки стоит 
цветущий куст альпийских роз, рядом тушка поросенка, в бледную пасть засунут 
лимон. Уютно лежат кольцами колбасы. Вся картина полна настроения, в ней 
гармонически сочетаются красота и целеустремленность. Я стою некоторое время 
перед витриной, затем отправляюсь дальше.

В темном дворе, полном тумана, наталкиваюсь на какую-то тень. Это старик Кнопф, 
он опять остановился перед черным обелиском. Я налетел на него со всего размаха,
 он пошатнулся и обхватил руками обелиск, словно намереваясь влезть на него.

— Очень сожалею, что вас толкнул, — заявляю я. — Но почему вы тут стоите? 
Неужели вы, в самом деле, не можете справить свою нужду у себя дома? А если уж 
вы такой любитель акробатики на свежем воздухе, то почему вы не займетесь этим 
на углу улицы?

Кнопф отпускает обелиск.

— Черт, теперь все потекло в штаны, — бурчит он.

— Не беда. Ну уж заканчивайте здесь, раз начали.

— Поздно.

Кнопф, спотыкаясь, бредет к своей двери. Я поднимаюсь к себе и решаю на деньги, 
выигранные у Карла Бриля, купить завтра букет цветов и послать его Изабелле. 
Правда, до сих пор подобные затеи приносили мне только неприятности, но ничего 
другого я не могу придумать. Я стою еще некоторое время у окна и смотрю в 
ночной мрак, а потом начинаю стыдливо и совсем беззвучно шептать слова и фразы, 
которые мне очень хотелось бы когда-нибудь сказать кому-то, да вот некому, 
разве только Изабелле — хотя она даже не знает, кто я. Но кто из нас 
действительно знает, что такое другой человек?




XIII



Разъездной агент Оскар Фукс, по прозванию Оскар-плакса, сидит у нас в конторе.

— Ну как дела? — осведомляюсь я. — Что слышно насчет гриппа в деревнях?

— Ничего особенного. Крестьяне — народ сытый. Не то что в городе. У меня сейчас 
два случая на мази — Хольман и Клотц вот-вот заключат договоры. Надгробие, 
красный гранит, отполированный с одной стороны, два цоколя с рельефами, метр 
пятьдесят высотой, цена — два миллиона двести тысяч марок, и маленький, один 
метр десять, за миллион триста тысяч. Цены хорошие. Если вы возьмете на сто 
тысяч дешевле, вы их получите. Мне за комиссию двадцать процентов.

— Пятнадцать, — отвечаю я автоматически.

— Двадцать, — настаивает Оскар-плакса. — Пятнадцать я получаю у Хольмана и 
Клотца. Ради чего же тогда измена?

Он врет. Фирма «Хольман и Клотц», где он служит агентом, дает ему десять 
процентов и оплачивает накладные расходы. За накладные он получит все равно; 
значит, у нас он хочет заработать сверх того еще десять процентов.