и поднимут на мачте "Веселого Роджера"?
   - На чем основываются ваши предположения? - спросил его Карфангер.
   - Не знаю, пришла вдруг такая странная мысль в голову, и все  тут,  -
отвечал фон Стурза. - Да вы подумайте сами: да, до  сих  пор  ваши  люди
верно вам служили и служат. Но одно дело - податься к этим нехристям му-
сульманам,  и  совсем  другое  -  к  вест-индским  пиратам,  которые   в
большинстве своем такие же европейцы, как и мы с вами. А что если здесь,
в этих; можно сказать, охотничьих угодьях флибустьеров  людям  захочется
вкусить вольной пиратской жизни и промышлять не честным трудом, а  морс-
ким разбоем?
   - Видите ли, я считаю, что настроение команды  зависит  исключительно
от того, как с ней обращаются капитан, его помощники и боцманы. Если  на
судне царит палочная дисциплина, то это почти  наверняка  означает,  что
рано или поздно тлеющие подспудно искры недовольства выплеснутся  наружу
языками пламени. Я знаю, что команды моих судов ничуть не лучше и не ху-
же тех, что нанимают другие судовладельцы и капитаны, среди матросов  вы
менее всего встретите невинных агнцев - ведь недаром говорится: виселица
и море не отказывают никому. - С минуту Карфангер помолчал,  затем  про-
должил. - Однако постоянно лишь карать зло и  не  предпринимать  ничего,
чтобы устранить его причины - это все равно, что, выбиваясь из сил, день
и ночь откачивать воду из трюма, вместо того чтобы залатать  пробоину  в
днище корабля. Не скрою: многие шкиперы и судовладельцы меня терпеть  не
могут и твердят, что я им - словно кость поперек горла. Но скажите, раз-
ве не вправе любой свернувший с пути истинного человек, даже вор,  кото-
рому посчастливилось избежать виселицы, требовать, чтобы ему сполна пла-
тили за каждодневный каторжный труд, если  он  трудится  честно?  Но  вы
спросите у капитанов и шкиперов, кто из них обращается со своими  матро-
сами как с людьми?
   - Хорошо, я согласен с вами. Что касается всех этих  мыслей,  то  они
пришли мне в голову, когда я ненароком услыхал на палубе вашего  корабля
старинную пиратскую песню - ее пели несколько  матросов.  -  Фон  Стурза
взял свою лютню и принялся вполголоса напевать:
   Смерть - сестра мне, брат мой - дьявол.
   Скалься, "Роджер", веселей!
   Черный флаг - не для забавы,
   Флибустьер - гроза морей!
   Вон купчина: трюмы полны.
   Налетай, брат, не робей!
   Мертвецам дорога - в волны.
   Флибустьер - гроза морей!
   Абордаж! - И парус рвется.
   Кроме Бога, нет друзей.
   Вновь последним посмеется
   Флибустьер, гроза морей.
   Когда фон Стурза умолк, Карфангер спросил: -
   - А не приходилось ли вам слышать песню о "серебряном" флоте?
   - О "серебряном"? Нет, не приходилось.
   - Тогда слушайте, хотя как певец я вам, конечно, не ровня:
   Разве вдали не "серебряный" флот плывет?
   Парус трепещет, скрипит такелаж. Вперед!
   Эй, ребята! И вы не свернете с пути,
   Чтобы серебряный" флот потрясти?
   Или застыла в жилах голландская кровь -
   Та, что кипела отвагой, словно цыганки любовь?
   Или оставили в койках отвагу свою?
   Хоть мало нас, братцы, - на абордаж!
   "Серебряный" флот будет наш!
   Венцель фон Стурза внимательно слушал. Потом спросил:
   - И много вы знаете таких пиратских песен?
   - Порядочно, - улыбаясь, ответил Карфангер, - но, несмотря на это, вы
ведь не станете считать меня пиратом?
   На этом дело и кончилось. Карфангер отправился наверх, чтобы  сменить
вахтенного штурмана. Солнце уходило за горизонт, на темнеющем небе  одна
за другой зажигались звезды. Боцманы расставляли ночную вахту, гомон  на
палубах понемногу стихал. Теплое море лениво катило одну за другой невы-
сокие волны, которые разбивались о форштевни кораблей. Тишина нарушалась
лишь негромким плеском волн и поскрипыванием реев.
   В сгущающихся сумерках Карфангер заметил  могучую  фигуру  богемца  с
лютней под мышкой, направлявшегося на бак, в жилые  помещения  матросов.
Прошло несколько минут, и в ночной тишине раздался звон струн и  звучный
голос Венцеля фон Стурзы:
   "Кто же он, этот бывший богемский помещик? - подумал Карфангер. - Че-
ловек без родины, не имеющий ничего, кроме шпаги да лютни. Поэтому ему и
терять нечего. Каким же ветром его занесло в Гамбург?"
   Разгулявшийся ост раздувал паруса гамбургских кораблей, когда они во-
шли в пролив Мона. Отсюда до Кюрасао оставалось не более пятисот миль  -
четыре-пять дней ходу при хорошем ветре. Однако четыре-пять дней  плава-
ния в этих водах таили в себе гораздо больше опасностей, чем все  преды-
дущие недели и месяцы. И хотя Карфангер не испытывал страха, все же  его
обуревало вполне объяснимое стремление как можно скорее пройти эти широ-