откое мгновение... но мучения все-таки довольно сильные...  Лучше  если
мы не будем видеть, как страдает каждая из нас... - прибавила Сефиза.
   - Верно... Сефиза...
   - Дай мне в последний раз поцеловать  твои  чудные  волосы,  -  сказала
Королева Вакханок, прижимая губы к шелковистым косам, лежавшим короной над
грустным, бледным лицом Горбуньи. - А потом не будем больше шевелиться.
   - Твою руку, - сказала Горбунья, - в последний раз... Я думаю, если  мы
не будем шевелиться... нам  недолго  придется  ждать...  Кажется,  у  меня
голова уже кружится, а ты... как?
   - Нет... я еще ничего... я чувствую только запах  углей...  -  отвечала
Сефиза.
   - А ты не знаешь, на какое кладбище нас отвезут?  -  спросила  Горбунья
после нескольких минут молчания.
   - Нет... почему ты это спрашиваешь?
   - Потому что я предпочла бы Пер-Лашез... я была там раз с  Агриколем  и
его матерью... Как там красиво: деревья...  цветы...  мрамор...  Знаешь...
мертвецы лучше устроены... чем... живые... и...
   - Что с тобой, моя милая? -  спросила  Сефиза,  замечая,  что  Горбунья
начала говорить тише и не закончила речи...
   - Голова кружится... в висках стучит... - отвечала  Горбунья.  -  А  ты
как?
   - А я только  как  будто  отуманена...  Странно,  что  на  меня...  это
действует не так быстро...
   - Знаешь, ведь я всегда была впереди, - стараясь  улыбнуться,  заметила
Горбунья. - Помнишь, и  в  школе...  монахини  говорили...  что  я  всегда
впереди... Так же случилось... и теперь...
   - Да... но я надеюсь тебя догнать! - сказала Сефиза.
   То, что удивляло сестер, было между тем  вполне  естественным.  Как  ни
истощена была горем и нуждой Королева Вакханок, но она все-таки оставалась
сильнее и здоровее своей слабой и болезненной сестры. Немудрено, что  угар
на нее действовал медленнее.
   После минутного молчания Сефиза положила свою руку  на  голову  сестры,
лежащую у нее на коленях, и промолвила:
   - Ты ничего мне не говоришь... сестра! Ты страдаешь?
   - Нет, - слабым голосом отвечала  Горбунья.  -  У  меня  веки...  точно
свинцом налиты... Я чувствую какое-то оцепенение... и говорить скоро... не
могу... но мне не больно... а тебе?
   - Пока ты говорила... у меня закружилась голова... в висках стучит...
   - И у меня сейчас стучало... я думала, что умирать труднее и тяжелее...
   Потом, помолчав, Горбунья задала совершенно неожиданный вопрос:
   - А как ты  думаешь...  Агриколь  обо  мне  очень  пожалеет?  Долго  не
забудет?
   - Как ты можешь даже спрашивать об этом? - с упреком отвечала Сефиза.
   - Ты права, - тихо отвечала Горбунья,  -  в  этом  сомнении  проявилось
нехорошее чувство... Но если бы ты знала!
   - Что, сестра?
   Горбунья с минуту колебалась, а потом прибавила с тоской:
   - Ничего... К счастью, я знаю, что я ему теперь не нужна... он  женился
на прелестной девушке... они любят друг друга... и я  уверена...  что  она
составит его счастье...
   Последние  слова  Горбунья  произнесла  уже  едва  слышно.  Вдруг   она
вздрогнула и дрожащим, робким голосом сказала:
   - Сестра... обними меня... я боюсь... у меня  в  глазах  сизый  сумрак,
и... все кружится передо мной...
   И несчастная девушка немного приподнялась, обхватила  сестру  руками  и
прижалась головой к ее груди.
   - Мужайся... сестра! - слабеющим голосом отвечала  Сефиза,  прижимая  к
себе Горбунью. - Скоро конец! - Затем она с завистью и ужасом прибавила: -
Почему же сестра так быстро потеряла сознание?.. А я еще совсем здорова...
голова свежа... Но нет! Это долго не протянется... Если бы  я  знала,  что
она умрет раньше меня, я пошла бы и сунулась головой  к  самой  жаровне...
да, я так и сделаю, сейчас пойду...
   Сефиза сделала движение, желая встать, но слабое  пожатие  руки  сестры
удержало ее.
   - Ты страдаешь... бедная малютка?.. - спросила Сефиза с дрожью.
   - Да... теперь... очень... не уходи... прошу тебя...
   - А я ничего... со мной почти ничего не делается... - сказала Сефиза, с
гневом глядя на жаровню. - А нет... я  начинаю  задыхаться,  -  с  мрачной
радостью прибавила она. - И мне кажется, голова у меня лопнет... сейчас...
   Действительно,  ядовитый  газ  наполнял  теперь  всю  комнату,  отравив
мало-помалу воздух. Было почти совсем темно!.. Мансарда освещалась  только
горящими углями, отбрасывавшими кровавый  отблеск  на  обнявшихся  сестер.
Вдруг  Горбунья  несколько  раз   конвульсивно   вздрогнула,   голова   ее
откинулась, и она прошептала угасающим голосом:
   - Агриколь!.. Мадемуазель де Кардовилль...  прощайте...  Агриколь!..  Я
тебя...
   Еще несколько непонятных слов,  и  она  перестала  двигаться,  а  руки,
обнимавшие Сефизу, безжизненно упали на тюфяк.
   - Сестра моя! - с ужасом воскликнула Сефиза, поднимая голову Горбуньи и
заглядывая ей в лицо. - Ты... уже... а я... я-то?
   Нежное  лицо  Горбуньи  не  казалось  бледнее   обыкновенного;   только
полуоткрытые глаза были безжизненны, а на посиневших  губах  еще  блуждала
кроткая, грустная полуулыбка, и из них вылетало едва  уловимое  дыхание...
Затем ее г