дрожащими губами он прошептал, задыхаясь:
   - Сефиза!.. я тебя знаю... Ты не берешь моей руки... значит...
   У него не хватило голоса, и он  глухо  проговорил  несколько  мгновений
спустя:
   - Когда шесть недель  тому  назад  меня  повели  в  тюрьму,  ты...  мне
сказала: "Жак! клянусь жизнью, что я буду жить честно, чего бы мне это  ни
стоило... я буду работать... терпеть нужду!.." Ну... теперь... я знаю, что
ты никогда не лжешь... скажи мне... что ты  сдержала  слово...  и  я  тебе
поверю...
   Сефиза  отвечала  только  рыданиями,  прижимая  колени  Жака  к   своей
вздымающейся груди.
   Странное противоречие...  но  встречающееся  чаще  чем  думают...  Этот
отупевший от вина и  разврата  человек...  человек,  предававшийся  всяким
излишествам, следуя пагубным внушениям Морока, живший со времени выхода из
тюрьмы среди постоянных оргий,  почувствовал  страшный,  чудовищный  удар,
узнав по молчаливому признанию Сефизы о неверности этой  девушки,  любимой
им, несмотря на ее первое падение,  которого  она,  впрочем,  от  него  не
скрывала. Первое движение Голыша было ужасно;  несмотря  на  слабость,  он
вскочил на ноги, схватил нож и, прежде чем могли ему помешать,  замахнулся
им на Сефизу. Но в ту минуту, когда  он  хотел  нанести  удар,  несчастный
испугался убийства, бросил нож, закрыл лицо руками и упал навзничь на свое
место.
   При крике Нини-Мельницы, который хотя  поздно,  но  все-таки  бросился,
чтобы отнять нож,  Сефиза  подняла  голову.  Отчаяние  Жака  разрывало  ей
сердце; она вскочила, бросилась ему на шею, несмотря на его  сопротивление
и, заливаясь слезами, воскликнула:
   - Жак! Боже! О! Если бы ты знал!.. если бы ты  знал!..  Послушай...  не
обвиняй меня, не выслушав... Я все тебе скажу... клянусь, не солгу... Этот
человек (и она указала на Морока) не осмелится отрицать... он пришел... он
сказал мне: "Имейте настолько мужества, чтобы..."
   - Я тебя не упрекаю... я не имею на это права...  Оставь  меня  умереть
спокойно... это мое  единственное  желание...  -  прервал  ее  Жак  слабым
голосом, отстраняя от себя; затем он  прибавил  с  горькой  улыбкой:  -  К
счастью... мои счеты сведены... я  знал...  что  делаю...  когда...  делал
вызов... дуэль на водке.
   - Нет... ты не умрешь... ты меня выслушаешь,  -  воскликнула  Сефиза  в
безумном порыве. - Ты выслушаешь меня... и все они  также...  Вы  увидите,
виновата ли я... Не правда  ли,  господа,  вы  увидите,  заслуживаю  ли  я
жалости, вы заступитесь за меня перед Жаком?.. Потому что если я вынуждена
была продаться, то под влиянием нужды и безработицы... не  для  роскоши...
вы видите мои лохмотья... но  чтобы  достать  хлеб  и  кров  моей  бедной,
больной и умиравшей сестре, еще более жалкой, чем  я...  Есть  из-за  чего
меня пожалеть... так как  говорят,  что  продаются  ради  удовольствия!  -
воскликнула несчастная с ужасным взрывом хохота.
   Затем с дрожью отвращения она прибавила почти шепотом:
   - О! Если бы ты знал, Жак... как это отвратительно, какой это постыдный
торг... Словом, я решилась убить себя, чтобы только не прибегать  к  этому
вторично... и я бы уже убила себя, если бы мне не сказали, что ты здесь...
   Затем, увидя, что Жак ей не отвечает, а только печально качает головой,
все более слабея, Сефиза всплеснула руками и начала умоляющим тоном.
   - Жак, сжалься! Одно слово... прощения!
   - Господа, пожалуйста, удалите эту женщину! - воскликнул  Морок.  -  Ее
вид слишком тяжел для моего друга.
   - Послушайте, голубушка, будьте благоразумны! - заговорили некоторые из
присутствующих, глубоко взволнованные сценой.  -  Оставьте  его...  подите
сюда... Ему не угрожает никакой опасности... успокойтесь...
   - Ах, господа! - молила несчастная, заливаясь слезами и ломая  руки.  -
Выслушайте меня... дайте мне вам сказать... я сделаю все, что хотите...  я
уйду... только помогите ему... пошлите за врачом... не дайте  ему  умереть
так... Посмотрите!.. Боже!.. какие судороги... он страшно страдает...
   - Она права! надо послать за доктором! - сказал кто-то.
   - Где его найти... они так заняты теперь... - отвечал другой.
   - А знаете, что лучше всего сделать? -  предложил  третий.  -  Больница
напротив, перенесем беднягу туда... там ему окажут первую  помощь...  Одна
из досок стола послужит носилками, а скатерть - простыней...
   - Да, да, верно, - поддержали его несколько голосов.
   - Перенесем его туда... пойдемте...
   Жак, отравленный алкоголем, потрясенный встречей с  Сефизой,  испытывал
нервный припадок. Несчастный был в агонии. Его пришлось привязать к доске,
служившей носилками; два человека  подняли  их,  а  Сефиза  выпросила  как
милостыню разрешения проводить Жака до больницы.
   Когда эта мрачная процессия вышла из большого зала  трактира,  началось
всеобщее бегство. Все тщательно завертывались в плащи, чтобы не видно было
костюмов. К счастью,  нанятые  заранее  кареты  уже  стояли  у  крыльца  в
довольно большом количестве. Дерзкий вызов был доведен  до  конца,  смелая
бравада выполнена, и можно было с честью удалиться с поля брани.
   Тем временем, когда еще  не  все  успели  выйти,  на  соборной  площади
раздались со страшной яростью оглушительные крики. Жака донесли до  выхода
из трактира. Впереди носилок Морок и Нини-Мельница старались проложить  им
дорогу. Вскоре густой наплыв толпы  совершенно  преградил  путь,  и  новые
крики послышались на углу площади